Прийти к Богу и увидеть Его, или Пророчица Анна и баба Зина

Фото: hyperspace.app

Пророчица Анна. Пожилая женщина, как говорит апостол Лука, «вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь». Какой она была? О чем думала? О чем мечтала и чем жила? Ответов на эти вопросы у нас нет – есть только лаконичные строки Евангелия и наши предположения.

В иконописи, согласно подлинника Фартусова, ее изображают, как «старицу 84 лет, еврейского типа, лицом худощаву, в хитоне, полуфелони, с покрывалом на голове». Еще знаем, что дочь Фануилова, от колена Асирова, прожила в честном браке всего семь лет, и осталась вдовой.

А потом были ступени Иерусалимского храма, ветхий старец Симеон, ожидавший увидеть Сына Господня и Встреча, после которой Анна, собственно, и стала Пророчицей: «И она в то время, подойдя, славила Господа и пророчествовала о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме», – читаем в Евангелии от Луки.

Что Господь открыл Анне в момент, когда она увидела на руках Девы Марии крохотного спящего Младенца? Бесспорно, Всевышний сторицей вознаградил ее за все перипетии жизненного пути, бывшие до этого. Анна была удостоена не просто возможности лицезреть Христа, но дара узнать Его и увидеть в Нем Мессию и Спасителя. Увидеть в мирно спящем Ребенке То, Чего не сможет разглядеть большинство из тех, кто через много лет услышит Его проповедь, будет свидетелем чудес и исцелений, вкусит из Его рук хлеб и рыбу.

Анна увидела То, о Чем потом у пылающих костров в дворе первосвященника Каияфы предпочтет смолчать Петр.

А она не молчала, и вслед за старцем Симеоном, вторя ему, пророчествовала о «паденьи одних, возвышеньи других», о славе Израиля, и славе Божией. Благочестивая жизнь Анны, наверное, и была тем незамутненным стеклом, сквозь которое она, живя в Боге, смогла узнать Его в Этом Младенце.

Увидеть Бога в тех, кто встречается на твоем жизненном пути – разве это не первостепенная задача в нашей жизни? Увидеть сквозь грех, сквозь пороки и житейскую наносную грязь. Впрочем, как и находить в себе силы идти к Богу – не взирая на проблемы и хлопоты. Хочу рассказать вам о бабушке со своего детства – практически ровеснице святой Анны-пророчицы, которая, я уверена, была щедро одарена таким даром – не только смотреть, но и видеть, и силой – приходить к Господу, несмотря ни на что.

*   *   *

…Баба Зина была в нашем городке местной достопримечательностью. Невысокого роста, с всегда босыми, непропорционально большими ногами, но, при этом, в любую погоду укутанная в старую фуфайку и клетчатый платок, она была больше похожа на огородное пугало, нежели на женщину. Жила на окраине в доме своего брата Юры – такого же отшельника и нелюдима, как и она сама, пожилого мужчины.

Других родственников у них, похоже, не было, и брат с сестрой, как могли, заботились друг о друге. Юра пас «очередь» – был пастухом: в то время почти в каждом дворе нашего поселка была корова, а то и две.

Но Зина не помогала ему – день в день, от весны до поздней осени, ее можно было увидеть на лугу или в поле с огромной охапкой лекарственных трав, множеством кулечков, корзинок, пакетиков, узелков и блаженной улыбкой на лице. А в воскресенье с такой же огромной охапкой – но уже цветов – и той же неизменной улыбкой она появлялась в церкви. Приходила рано, задолго до начала службы, перед входом в храм вытаскивала откуда-то из фуфайки платок и долго терла свои босые ступни. Потом становилась в уголке притвора, под лестницей, и уходила сразу после отпуста, – порой было даже непонятно, когда успевала исчезнуть.

Зина практически ни с кем не общалась – она вообще недолюбливала людей, как мне тогда казалось.

Местечковые кумушки не упускали возможности отпустить колкость в ее сторону, хотя были и те, кто искренне жалел женщину. Но она не реагировала ни на тех, ни на других и, быстро-быстро перебирая своими большими ногами по запыленной брусчатке, сбегала подальше. Ну а мы, дети, в силу своей естественной детской жестокости (какое ужасающее выражение, не правда ли?), безбожно издевались над странной старухой. В ход шли и дразнилки, и улюлюканье, и даже комья грязи.

«С-с-сердечко болит»

Моя, светлой памяти, бабушка жила неподалеку от Зины и Юры, поэтому мне часто приходилось видеть пробегающую ссутуленную фигурку, пытающуюся оторваться от визжащих маленьких варваров. Что греха таить – не раз я и сама бежала вслед за ней, выкрикивая что-то типа «Зина-резина».

Помню, мы «догнали» старуху почти до самого ее дома, когда она внезапно остановилась и повернулась к нам. «С-с-сердечко болит», – почти просвистела, не отрывая глаз от нашего заводилы – долговязого хулигана Кольки. Тот остановился, как вкопанный, и почему-то покраснел. «Да ну тебя, старая!» – отмахнулся и повесив нос, поплелся в противоположную сторону. Мы, как заведенные, развернулись за ним.

Через несколько месяцев наш городок облетела неприятная новость: у Кольки обнаружили порок сердца, и его родители стали в срочном порядке собирать средства на баснословно дорогую операцию сыну. Потом Колькина мать оговорилась, что первой, кто принес деньги, была… Зина. Молча вошла, перекрестилась к иконам, так же молча положила узелок на стол и ушла. Мать скептически развернула тряпицу (мол, что может дать нищая) и села – ноги подкосились. В узелке лежала почти половина необходимой суммы…

Было понятно, что в этот момент она видит Что-то настолько особенное, Чего было не дано увидеть другим.

Раз приблизительно в два месяца Зина приходила к Причастию. Шла по храму, не поднимая глаз на людей, возле исповедального аналоя становилась на колени и так же, коленопреклоненно, исповедовалась, – долго, тщательно, со сдавленными рыданиями, так, что отец Валентин покрывался испариной и неловко переминался с ноги на ногу. Потом с облегчением накидал на Зину епитрахиль и, вознеся взгляд горе, читал разрешительную молитву. После исповеди она, зареванная, с опухшим от слез, но ясным-ясным лицом, отходила к группке причастников и становилась в самый конец. Всегда стояла неподвижно, смотря куда-то выше иконостаса и блаженно улыбалась.

Ей не мешали ни сновавшие туда-сюда дети, ни передающие свечки прихожане, казалось, что даже бомба, упавшая посреди храма, не смогла бы отвлечь Зину от молитвы. Было понятно, что в этот момент она видит Что-то настолько особенное, Чего было не дано увидеть другим. Это была не молитва – это был настоящий разговор со Творцом – немой, но, в то же время, звучащий громче царь-колокола.

Ее простая фуфайка, клетчатый зелено-коричневый платок и босые ноги разительно контрастировали с мягкими коврами, золоченными окладами, белоснежными, накрахмаленными до скрипа рушниками на иконах и бархатными ризами священника.

Причастившись, Зина становилась похожей на беззаботного ребенка – таким светлым и радостным выглядело ее лицо. Она шла к выходу из храма, босые ноги шлепали по плитке, но даже мне, ребенку, было понятно: только что этот человек принял в себя Дары Христа Воскресшего и несет их, пытаясь не расплескать.

*   *   *

Приближалась Пасха. Из самого утра мы с бабушкой возились с куличами. Точнее, возилась бабушка, а я ей активно мешала, пытаясь помочь. Завернув очередного мягкого красавца в белое полотенчико, бабушка вручила его мне, велев отнести Зине с Юрой (надо сказать, что и сегодня в нашем поселке сохранилась эта трогательная традиция делиться куличами с бедными, больными – теми, кто не может испечь их для себя сам).

К их скромному домику я подходила на подгибающихся ногах. Пока шла, вспомнила все свои проделки по отношению к Зине. Было стыдно и страшно. Постучала, легонько толкнула отпертую дверь. Честно говоря, переступив порог, я ожидала увидеть грязь, нищету и еще что-то неопрятное, отталкивающее, то, что было в самой Зине. Вместо этого – вышитые рушники на старых образах в большом домашнем иконостасе, обилие таких же вышитых подушек на высокой железной кровати и… поразительная чистота. Возле чисто выбеленной печи, наклонившись, стояла Зина, подбрасывая поленья в огонь.

Помню, я что-то мямлила о бабушке и о том, для чего я пришла, а потом, сообразив, просто поставила кулич на стол. Зина подошла, развернула полотенце и поцеловала праздничный хлеб – словно святыню. А потом улыбнулась мне: «Христос Воскресе!». Я только и смогла выдавить: «Воистину!» – и попятилась к двери.

Дома рассказала бабушке об увиденном.

 – Зина, дочка, глубоко несчастный человек, – вздохнув, ответила она. – В 40-вом вышла замуж, родила ребенка, девочку, кажется. В 43-ем немцы расстреляли ее мужа за пособничество партизанам прямо на глазах у Зины, а потом сожгли дом вместе со спящем в нем малышом. Она едва не помешалась рассудком, но вскоре пришли наши, а потом вернулся с фронта Юра, ее брат, искалеченный после тяжелых ранений и измученный чахоткой. Зина всю себя положила, чтобы выходить его, и таки поставила на ноги – все молилась и готовила отвары из каких-то трав. Замуж во второй раз так и не вышла, хоть поначалу мужчины и сватались к симпатичной молодке. Но после того, как Зина пару раз прошлась по поселку босиком и в заплатанной фуфайке, количество женихов поубавилось, а потом – и совсем сошло на нет. Всю жизнь она проработала в колхозе ветеринаром, хотя не училась этому нигде. Скотину тоже лечила травками да настойками, не признавала таблеток и лекарств. Потом времена поменялись, а она так и живет – собирает травы, готовит целебные сборы, кому-то их передает. Не просит, не жалуется, не ноет. Нам бы всем так, – бабушка погладила меня по голове теплой, пахнущей праздничной сдобой рукой.

*   *   *

Зина умерла на Светлой Седмице. На дворе стоял май, дворы тонули в цвету деревьев. Соседи прощались с покойной во дворе ее дома – на улице уже ждал катафалк. Тогда и обнаружились удивительные вещи. Как оказалось, за свою жизнь бабушка Зина умудрилась построить церквушку в глухом волынском селе, откуда был родом ее покойный муж. Сборы ее трав покупал какой-то монастырь, и она, складывая копейку к копейке и ограничивая себя даже в самом необходимом, отправляла все на стройку храма.

Отпевал Зину собор священнослужителей – наш настоятель, батюшка из той деревни, где трудами Зины появилась церковь, и старенький монастырский священник, тоже, как оказалось, вставший на ноги после Зининых отваров. «Со святыми упокой…» – пел хор, а мне, почему-то, верилось, что так и будет – босые ноги бабы Зины будут шлепать и по дорожках райских селений.

Для большинства людей жизнь таких бабушек Зин остается загадкой, ведь их суждения преимущественно делаются на основе отдельных поступков самых ярких представителей седовласых «учителей благочестия». Но, как известно, седина – признак старости, а не мудрости. И, в результате – кто-то видит в них религиозных фанатиков, другие – людей, коротающих старость в поисках собственной «нужности» для окружающих, третьи воспринимают их поведение, как обыкновенный старческий маразм. На самом деле эта загадка имеет простой ответ: все еще есть люди, желающие посвятить себя целиком и полностью исполнению заповеди Христа о любви к Богу и ближнему.

Пророчица Анна исполняла эту заповедь, еще не зная ее. И получила за свои труды огромную, бесценную награду – прийти к Богу и увидеть Его. Нам же заповеди Господни известны от рождения. Но все время находится что-то, и для каждого – оно свое, что мешает не только увидеть и узнать Бога, но хотя бы прийти к нему.

Помоги нам, Господи, на пути к Тебе!

Читайте также