Великий канон Андрея Критского. День третий: решиться больше не грешить

«Покаяние состоит в том, чтобы уже не делать впредь того же, а кто принимается за прежние дела, тот, по пословице, бьет шерсть над огнем и черпает воду решетом». Фото: athos.guide

Казалось бы, через весь Великий пост «красной нитью» проходит одна тема покаяния, но говорить о ней можно бесконечно, ведь пока мир существует, свою актуальность она будет сохранять. Канон преподобного Андрея Критского дает несчетное количество мыслей для ума и души, раскрыть которые, в рамках небольшого текста, не представляется возможным, поэтому сосредоточимся лишь на отдельных из них.

В среду на пятой песни, мы можем встретить такие слова: «С грязью смешал я, несчастный, свой ум, но омой меня, Владыка, в купели моих слез, молю Тебя, плоти моей одежду убелив как снег». Здесь мы видим и ужас осознания своей греховности, но и твердую решимость больше никогда не возвращаться к содеянному.

Мы помним, что написание канона, скорее всего, явилось следствием подписания преподобным Андреем анафемы VI Вселенскому собору на соборе 712-го года, созванном императором Филиппиком Варданом для восстановления ереси монофелитства. Можно лишь догадываться, что происходило в его душе после осознания своего греховного поступка, но вполне допустимо предположить, что это было начало святости. Подобно апостолу Петру, познав глубину предательства, глубину своего падения, он получил «прививку» от греха. Один поступок, одна ошибка перевернула всю жизнь преподобного, позволила увидеть степень порочности, но и возбудила решимость больше никогда не возвращаться в то «болото», в котором он пребывал прежде: «Как спас Ты Петра воззвавшего, поспешив, спаси и меня, Спаситель, от зверя меня избавь, простерши руку Твою, и возведи из глубины греховной», – читаем мы в шестой песни.

Можно лишь догадываться, что происходило в его душе после осознания своего греховного поступка, но вполне допустимо предположить, что это было начало святости.

Этой самой решимости нам, пожалуй, довольно часто и не хватает. От вялотекущей духовной жизни происходит и вялотекущее покаяние. Кто может с уверенностью сказать, что подходя к исповедальному аналою, он ненавидит свой грех, полон рвения бороться с ним, готов бросить все силы, дабы никогда больше не возвращаться к тем порокам, которое озвучивает под епитрахилью. Преподобный Ефрем Сирин нас как бы укоряет, говоря, что уже один раз отрезвившись недопустимо снова погружаться в опьянение, «то строя, то разоряя, то сплетая, то расплетая, подобно детям, которые много раз прилежно строят свои домики и потом, опрокинув, превращают все в кучу».

Если мы снова возвращаемся к греху, то не познали, не увидели скрывающегося в нем змия. В такой «слепоте» мы не способны целиком его удалить от себя, сохраняя следы его образа, и змий этот, словно снова зачинается в нашей утробе, со временем полностью восстанавливая образ своей злобы.

Теперь же обратимся к несколько угрожающим словам святителя Афанасия Великого. Его мысль знакома и, наверное, многим приходила в голову, когда мы размышляли о причинах смерти. Я имею в виду причины не онтологические, а личные, субъективные. Однако же мысли эти, как всегда, о ком-то, но не о себе. Суть их в том, что Господь может забрать с этого мира человека, дабы уберечь его от совершения какого-либо тяжкого греха и тем самым утратить вечную жизнь. К этому святитель Афанасий добавляет, что если кто начнет покаяние и даст Богу обет больше не грешить, то Господь примет его, как благоразумного разбойника. Но вот «начинать покаяние в воле человека, а жить или умереть – зависит от Бога», поэтому Он и забирает многих, кто вступил на путь покаяния, дабы те, живя дольше, больше не грешили.

От вялотекущей духовной жизни происходит и вялотекущее покаяние.

Думается, что всякий трезвомыслящий христианин не дерзнет утверждать, что он начал покаяние. Вспомним здесь эпизод жизни преподобного Сисоя Великого, который перед смертью, видя святых и ангелов, просил их вымолить у Бога еще немного времени для земной жизни, дабы успеть покаяться. На замечание учеников, что он не нуждается в этом, тот ответил, что едва ли начинал покаяние. Мысль святителя Афанасия давайте переведем немного в иную плоскость и отметим себе, что Господь может забрать человека, когда тот перестает приносить какие-либо плоды в принципе, когда единственным проявлением духовной жизни становится инертность.

Но мы помним, что бездействие это не некое «среднее» состояние – это грех или, если угодно, накапливание греха. Таким образом, Бог посылает смерть человеку на пике его духовности, но только в первом случает этот «пик» спасительный, а во втором – превентивный, дабы просто уберечь душу от еще худшей участи. Теперь пусть каждый все эти размышления примерит на себя. Если во мне нет внутренней ломки, нет решимости больше никогда не возвращаться ни к одному греху, произнесенному на исповеди, если перечисление собственных пороков не производит в душе никакого «возмущения», а в голове крутится лишь одна мысль о том, что все равно они еще не раз повторятся, то я очень рискую.

Нам кажется, что у нас еще много забот и задач на этой земле, что Бог это также понимает и какое-то время «подержит» нас здесь. Но давайте не забывать, что мы мыслим днем завтрашним, а Господь – днем «восьмым», а в такой перспективе все может очень сильно меняться. Коли будем надеяться на долготерпение Божие, то тогда обратим внимание на слова святителя Иоанна Златоуста: «Покаяние состоит в том, чтобы уже не делать впредь того же, а кто принимается за прежние дела, тот, по пословице, бьет шерсть над огнем и черпает воду решетом», – последствия таких действий, думаю, предельно ясны.

Если во мне нет внутренней ломки, нет решимости больше никогда не возвращаться ни к одному греху, произнесенному на исповеди, а в голове крутится лишь одна мысль о том, что все равно они еще не раз повторятся, то я очень рискую.

Если попробовать как-то обобщить мнения святых отцов относительно покаяния, то его можно выразить такими словами: «Сколько раз падешь, столько раз восстань – и спасешься». Но святитель Димитрий Ростовский предупреждает нас о недопустимости наглого и корыстного отношения к этому положению. Когда после совершенного греха у нас возникает мысль, что, мол, ничего страшного еще покаюсь, или же, что хуже, мы сознательно идем на грех, просто рассчитывая отделаться от него банальным озвучиванием на исповеди, то здесь не то что о покаянии не может быть и речи, но встает вопрос об извращении духовной жизни: «Не тебе, не тебе, возвращающемуся к прежнему злодеянию добровольно и нарочито, не тебе служит это речение», – добавляет святитель.

Обозначенное святоотеческое речение относиться к тем, кто согрешил несознательно, случайно, а вот с паталогически-наемническим отношением к исповеди нужно бороться. Здесь я позволю себе критику в отношении самого себя и принятому порядку в большинстве православных храмов. Дело в том, что мы практически утратили традицию наложения епитимии. Сегодня фактически любой крещеный человек, соблюдя необходимый пост, вычитав каноны и получив пропускной «билет» в виде исповеди, допускается к участию в Таинстве Евхаристии. Причем часто, независимо от тяжести совершенных грехов или появлении в храме один-два раза в год.

«Сколько раз падешь, столько раз восстань – и спасешься».

Всем прекрасно известно, что в древности члены Церкви делились на верных и кающихся. В свою очередь кающиеся разделялись на плачущих, слушающих, припадающих и купностоящих. Здесь я не буду разбирать суть каждой группы, а отмечу лишь ту мысль, что такое деление имело смысл. Согрешившему христианину было недостаточно просто назвать грех под епитрахилью, он должен был еще и активно проявить свою веру, побороться, если угодно, за право подойти к Чаше. После проделанного пути, такой человек еще десять раз задумается над тем, возвращаться ли ему к прежним преступлениям или все-таки лучше употребить силы на борьбу с ними, а не снова проходить путь от плачущего до верного.

Сегодня же блудя, совершая аборты, ненавидя, предавая и появляясь в храме раз в год (когда «припечет»), люди фактически получают право Причастия на ровне с теми, кто трудиться, поститься, милосердствует, молиться на всех службах и проливает слезы. Отсюда и формируется установка, что, при наличии священника возле исповедального аналоя, грех – это что-то не такое уж и страшное.

Надежду, что мол, «покаюсь еще», святитель Димитрий называет надеждой самсоновой. Вспомним, как Далида выпытывала секрет силы Самсона. То он говорил, что одолеть его получится, связав семью мокрыми тетивами, то веревками новыми, и каждый раз разрывал их на страх своих врагов. Но Далида добилась своего и, обрезав волосы, она закричала: «Филистимляне идут на тебя, Самсон!», а тот, подобно нам сказал себе: «Пойду, как и прежде, и освобожусь», но только судья не знал, «что Господь отступил от него» (Суд. 16, 20). Дальнейшие события нам хорошо известны.

Вступив сегодня на поприще покаяния, крайне важно приобрести твердую решимость избавиться от накопленных преступлений и пороков.

Давайте делать выводы. Вступив сегодня на поприще покаяния, крайне важно приобрести твердую решимость избавиться от накопленных преступлений и пороков. Я прекрасно понимаю, что все мы духовно больны и от этой порочной болезни не избавиться одномоментно, но здесь важна именно эта решимость: «Дверь Твою не затвори предо мною тогда, Господи, Господи, но открой ее для меня, кающегося Тебе. Внемли стенаниям души моей и прими очей моих слезные капли, Спаситель, и спаси меня», – читаем мы во второй песни канона.

Пусть это и коряво и несуразно звучит, но в христианской жизни грех «имеет право» проявляться лишь непроизвольно, точнее мы не имеем «права» проявлять грех сознательно, рассчитывая на предстоящую возможность раскаяния. В противном же случае, Господь, как и от Самсона, может отступить от нас совершенно незаметно, а может и смерть попустить.

Пусть предстоящие семь недель станут для нас и неким наказанием, епитимией за порочную жизнь и средством сокрушения своего сердца, ведь, по слову пятидесятого псалма такое сердце «Бог не уничижит» (Пс. 50, 19).

Читайте также