Почему день Ивана Купалы празднуют в канун Рождества Иоанна Предтечи

Празднование новомесячий с возжиганием костров и прыжками через них осуждает ещё 65-ое правило Трулльского собора (692 год), приводя в пример языческие обряды ветхозаветного царя Манассии. Фото: СПЖ

Когда христианство пришло на наши земли, Русь не была «чистым листом бумаги». Множество племён со своими божествами, обрядами, феноменом многовекового двоеверия, которое обличали духовные писатели и полемисты того времени – всё это создало те трудности, которые и помешали исследоветелям составить единое мнение относительно связи двух праздников: языческого и христианского. Одни этнографы утверждают даже послехристианское появление у славян праздника Ивана Купалы. Хотя подобные праздники существовали и у других народов, исповедовавших языческую веру.

Празднование новомесячий с возжиганием костров и прыжками через них осуждает ещё 65-ое правило Трулльского собора (692 год), приводя в пример языческие обряды ветхозаветного царя Манассии. Феодор Вальсамон (XII век) в своём комментарии к этому правилу детально описывает празднование Рождества Иоанна Предтечи в Константинополе:

«Вечером 23-го июня месяца собирались на морских берегах и в некоторых домах мужчины и женщины, и какую-нибудь первородную девицу убирали как невесту. Затем после пиршества и неистового плясания, после пения и криков, наливали в медный сосуд с узким горлом морскую воду и влагали туда некоторые вещи, принадлежащие каждому из них. Как скоро эта девица получала от сатаны силу давать ответы на вопросы, они с криком спрашивали о чём-нибудь добром, или предвещающем несчастье, а девица, вынув из вложенных в сосуд вещей какую-нибудь наудачу попавшуюся, показывала. Принимая вещь, неразумный владелец ея тотчас же приобретал уверенность, что в будущем ему предстоит благополучие, или неблагополучие. На следующий день с тимпанами и хорами выходили на морские берега, почерпали много морской воды и окропляли свои жилища. И эти неразумные люди делали не только это, но и во всю ночь жгли груды сена, скакали чрез них и демонскою силою ворожили, то есть, гадали о счастье и несчастии, и о другом. Свой путь туда и обратно, здание, в котором происходило волхование, с прилежащими к нему наружными местами убирали коврами и украшали шелковыми тканями и венками из древесных листьев».

Патриарх Михаил III Анхиальский, по словам Вальсамона, приказывал покончить с этими обрядами.

В средневековой Руси обряды и игрища этого дня тоже считались бесовскими и запрещались церковными властями. Так в послании игумена Спасо-Елиазарова монастыря Памфила (1505) к псковскому наместнику и властям обличается «языческое» буйство жителей Пскова в ночь на Рождество Иоанна Предтечи:

«…зело не престала зде ещё лесть идольская, кумирное празднование, радость и веселие сатанинское… тому (сатане) я(ко)же жертва приносится всяка скверна и беззаконие богомерзкое празднование… стучат бубны и глас сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание (ударенье в ладоши) и плясание и главам их накивание, устам их неприязнен кличь и вопль, всескверные песни, бесовская угодил свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топтание».

В «Стоглаве» (сборнике решений Стоглавого собора 1551-го года) также осуждается разгул купальских празднеств, который возводится к «эллинскому» язычеству:

«Ещё же мнози от неразумения простая чадь православных християн во градех и в селех творят еллинское бесование, различныя игры и плескание против праздника рождества великого Ивана Претечи в нощи и на самый праздник в весь день и нощь. Мужи и жены, и дети в домех, и по улицам обходя, и по водам глумы творят всякими игры и всякими скомрашствы, и песньми сатанинскими, и плясанми, и гусльми, и иными многими виды, и скаредными образовании, ещё же и п’янством». (Стоглав. Гл. 92. Ответ о игрищах еллинскаго бесования).

Но, несмотря на однозначное осуждение купальских традиций, поселяне очень стойко держались традиций.

Иван Купала не был каким-то особенным славянским божеством – это лишь фольклорная персонификация праздника. Судя по характеру праздника, речь шла скорее о языческом боге любви Леле: гадание на любовь, выбор суженого, очистительный обрядовый костёр с прыжками через него, поиск магических трав, обмен венками, пускание венков по воде, пляски и хороводы, блуд, ритуальное бесчинство (крали у соседей и таскали по селу телеги, лодки, сани, переворачивали их; разбрасывали дрова, колоды, жерди, бочки, лестницы; разбирали и раскидывали заборы, колодцы; снимали ворота, калитки; перегораживали всеми этими предметами дорогу, строили из них баррикады; переплетали дорогу нитками, кишками зарезанного барана, перегораживали палками; забрасывали телеги, лодки, сани, лестницы, колоды, бочки, колёса, плуги, бороны, ульи, калитки на крыши домов; закрывали трубу, чтобы дым шёл в хату; подпирали тяжёлыми предметами двери, чтобы хозяева не могли выйти из дома; бросали в колодец ульи, колоды, мялку для льна, жерди и т. п.; выводили из хлева скотину, угоняли лошадей).

Что же касается праздника Рождества Иоанна Предтечи, то как известно из Священного Писания, он был на полгода старше Иисуса Христа, именно поэтому принято празднование его рождения (7 июля) за полгода до Рождества Христова (7 января). Мы также знаем, что примерно в это же время язычники праздновали зимний праздник Коляда. Надо полагать, что взаимопроникновение двух религиозных традиций вполне объяснимо в контексте феномена славянского двоеверия. Как мы знаем, название Иоанна «Креститель» – по-гречески «βαπτιστής» – «купатель, погружатель» могло каким-то образом в народном сознании отождествиться и слиться с летним праздником славян, связанным с купанием, с водой.

Все сказанное обьясняет логику людей, связывающих эти два праздника вместе, но никак не обосновывает истинность этого утверждения. Скорее даже наоборот. И совсем уж непозволительно связывать эти праздники современному православному верующему человеку. 

Читайте также