Филиокве и конфессиональные споры
В ленте у меня англоязычные (т.е.главным образом американские) религиозные комментаторы, католические и протестантские, и наши, русские. Наши на американском фоне выглядят как реконструкторы в кольчугах - воюют на тему Филиокве, в то время как в цивилизованном-то мире уже давно воюют на тему может ли священник отказать в венчании однополой паре или правительство должно его, фашисткого гада, принудить, чтобы не было дискриминации. Ну или еще популярная тема - что мужиков, которые себя психологически считают женщинами, надо пускать в женские раздевалки. А иначе дискриминация и bigotry. На этом фоне конфессиональные споры в русской сети - это даже не хруст французской булки, это реконструкция ледового побоища с алюминиевыми мечами. Тут, знаете ли, на крещенный мир надвигаются такие тучи, что может стать не до реконструкций вообще.Читайте также
Ханукия в Украине: не традиция, а новая публичная реальность
В Украине ханукия исторически не была традицией, но сегодня ее все чаще устанавливают при участии властей
О двойных стандартах и избирательности церковных традиций
Уже не впервые украинское информационное пространство взрывается дискуссиями вокруг церковных обычаев. Особенно тогда, когда слова и дела духовных лидеров начинают расходиться.
Алогичность любви
Поступки истинной любви не поддаются логике: они следуют сердцу, жертвуют собой и отражают евангельскую сущность Христа.
Справедливость не по ярлыкам
В Украине все чаще вместо доказательств используют ярлыки. Одних клеймят за принадлежность, другим прощают предательство. Когда закон становится избирательным, справедливость превращается в инструмент давления, а не защиты.
В СВОРОВАННОМ ХРАМЕ В РАЙ НЕ ПОПАДЕШЬ
Эта фраза — не риторика, а нравственное утверждение: невозможно искать спасение там, где попраны заповеди. Слова «В сворованном храме в рай не попадёшь» напоминают, что святыня не может быть присвоена силой, ведь то, что освящено молитвой и любовью, не принадлежит человеку, а Богу.
Когда святыню превратили в пепел
Храм взорвали, чтобы стереть следы грабежа. Немцы знали время подрыва — и сняли всё на плёнку. Через десятилетия хроника всплыла вновь — чтобы сказать правду за тех, кого пытались заставить молчать.