І це говорить не "московський піп", а римо-католицький єпископ в Україні

  І це говорить не "московський піп", а римо-католицький єпископ в Україні. Вл. Станіслав, говорячи про "особливий статус", має на увазі законопроект 4511, яким хочуть "нагородити" УПЦ. Нижче в тексті йдеться вже про законопроект 4128. Може депутати таки дослухаються?
   "Щодо закон ЄЛЕНСЬКОГО №4128. Це АНАРХІЯ. Створюється корупційна схема для того, щоб вільно переходили парафії в КИЇВСЬКИЙ патріархат...Я, борони Боже, на за Московський ПАТРІАРХАТ. Але таких законів не повинно бути! Є ЮРИДИЧНА ОСОБА! Яка має право на свою власність, права. А тут хочуть зробити як на МАЙДАНІ. Проголосуємо, і все! На майдані біля церкви революції іде...Це те саме РЕЙДЕРСТВО!"
  P. S. Цікаво, що законопроекту 4128 немає в плані роботи Верховної Ради на цей тиждень. Напевне, таки не можуть назбирати голосів.

Читайте также

Ханукия в Украине: не традиция, а новая публичная реальность

В Украине ханукия исторически не была традицией, но сегодня ее все чаще устанавливают при участии властей

О двойных стандартах и избирательности церковных традиций

Уже не впервые украинское информационное пространство взрывается дискуссиями вокруг церковных обычаев. Особенно тогда, когда слова и дела духовных лидеров начинают расходиться.

Алогичность любви

Поступки истинной любви не поддаются логике: они следуют сердцу, жертвуют собой и отражают евангельскую сущность Христа.

Справедливость не по ярлыкам

В Украине все чаще вместо доказательств используют ярлыки. Одних клеймят за принадлежность, другим прощают предательство. Когда закон становится избирательным, справедливость превращается в инструмент давления, а не защиты.

В СВОРОВАННОМ ХРАМЕ В РАЙ НЕ ПОПАДЕШЬ

Эта фраза — не риторика, а нравственное утверждение: невозможно искать спасение там, где попраны заповеди. Слова «В сворованном храме в рай не попадёшь» напоминают, что святыня не может быть присвоена силой, ведь то, что освящено молитвой и любовью, не принадлежит человеку, а Богу.

Когда святыню превратили в пепел

Храм взорвали, чтобы стереть следы грабежа. Немцы знали время подрыва — и сняли всё на плёнку. Через десятилетия хроника всплыла вновь — чтобы сказать правду за тех, кого пытались заставить молчать.