Я запретил себе смотреть видео и читать смс погибающих детей
Я три дня молчал, смог только ставить сочувствующие смайлики, на большее не было сил. Я три дня прислушивался к себе. У кого есть дети, у кого есть хоть немного еще здорового сердца, тот поймет весь ужас происшедшего. Я наблюдал, как бы со стороны, как залезает в мой мозг и мою душу это липкая, разъедающая, ужасная, вытесняющая все живое и разумное … я не знаю, что это было, но оно было очевидным. Я не позволял себе усилием воли этому войти в меня. Я запретил себе смотреть видео с места происшествия, читать смс погибающих детей, не позволял себе представлять их ощущения, в том смысле, чтоб попытаться им таким образом посочувствовать! Этого нельзя было делать, потому что их последние минуты жизни это выше человеческих сил! Так можно было бы сойти с ума. И тогда я стал очень тихонько молиться. Тихо-тихо. Скорбь осталась, но молитва стала ее поддерживать своими крыльями. Не стало слов, есть только молитва. За живых и … живых 64 человека! «Я вас люблю. Всех.»
Читайте также
Кто спасется?
Храм воспринимался, как святыня, если находился у хуту, и становился «обителью скверны», если там укрывались тутси. Разрушение церквей, где укрывались беженцы, воспринималось как уничтожение Содома и Гоморры.
Про провокацію проти Митрополита Онуфрія у Хмельницькому
Молоді люди, замість проявити себе у захисті своєї землі на передовій (де несуть службу і гинуть віряни УПЦ), обливають хрест — святиню християнського світу — свинячою кров’ю.
В одну мить ми стаємо "московськими попами". "агентами кремля", "ворогами"
Знаходиться сто "законних" приводів засудити, вислати в московію, вигнати з рідної землі, з рідного храму...
Про вишиванку — без пафосу, але з любов’ю
Я люблю вишиванку. Не тому, що так треба. Не заради фото у стрічці. А тому що вона — частина мого життя, мого роду, мого серця.