Что же поменялось в нашем королевстве?
Министр иностранных дел Украины Павел Климкин
Что же поменялось в нашем королевстве?
Я не говорю о перлах типа «Решение на самом деле есть. Оно будет обсуждаться и приниматься Синодом». Так есть? Или будет приниматься? Какой-то когнитивный диссонанс получается. Но не это главное...
«Потом будет процесс формирования единой Церкви… и, в конце концов, этот Томос будет передан новой Церкви».
Чегой-то? Ведь до сегодняшнего дня говорилось на всех перекрестках, что сначала будет Томос, а потом обьединение! А теперь наоборот?
Here is your grandmother and a jury day!!! (вот тебе, бабушка, и юрьев день!)
Да если бы могли впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, то уже давно бы обьединили...
Попкорн уже закончился, наблюдаем сие действие без оного...
Смотреть с 26:28.
Читайте также
Ханукия в Украине: не традиция, а новая публичная реальность
В Украине ханукия исторически не была традицией, но сегодня ее все чаще устанавливают при участии властей
О двойных стандартах и избирательности церковных традиций
Уже не впервые украинское информационное пространство взрывается дискуссиями вокруг церковных обычаев. Особенно тогда, когда слова и дела духовных лидеров начинают расходиться.
Алогичность любви
Поступки истинной любви не поддаются логике: они следуют сердцу, жертвуют собой и отражают евангельскую сущность Христа.
Справедливость не по ярлыкам
В Украине все чаще вместо доказательств используют ярлыки. Одних клеймят за принадлежность, другим прощают предательство. Когда закон становится избирательным, справедливость превращается в инструмент давления, а не защиты.
В СВОРОВАННОМ ХРАМЕ В РАЙ НЕ ПОПАДЕШЬ
Эта фраза — не риторика, а нравственное утверждение: невозможно искать спасение там, где попраны заповеди. Слова «В сворованном храме в рай не попадёшь» напоминают, что святыня не может быть присвоена силой, ведь то, что освящено молитвой и любовью, не принадлежит человеку, а Богу.
Когда святыню превратили в пепел
Храм взорвали, чтобы стереть следы грабежа. Немцы знали время подрыва — и сняли всё на плёнку. Через десятилетия хроника всплыла вновь — чтобы сказать правду за тех, кого пытались заставить молчать.