Смерть монаха

Тело уже не имеет нужды ни в чем, кроме отдания ему почестей и погребения

СМЕРТЬ МОНАХА

Я, конечно, не эксперт, поэтому сугубо личное наблюдение.

Атмосфера смерти монаха и мирянина существенно различаются. Нет многих неприятных моментов, как то соседи и знакомые, советующие всевозможную ахинею, вроде завешивания зеркал, переворачивания стульев и прочей суеверно-ритуальной бредятины, сопутствующей периоду подготовки к похоронам. Нет ни искренних, ни напускных рыданий, вносящих нотку трагического ужаса. Нет посторонних людей, нет чувства растерянности и потерянности. Назначенные братия спокойно, без суеты, занимаются облачением тела усопшего. Монашеская мантия, постригальные крест и свеча, клобук. Вот и все. Простой гроб из ничем не обитых досок. Над которым с первых же минут читается Псалтирь или Евангелие. В зависимости от того, отошел к Богу простой монах или в священном сане (иеромонах). На самом деле, это единственное, в чем нуждается сейчас душа усопшего – в молитве. Тело уже не имеет нужды ни в чем, кроме отдания ему почестей и погребения.

Какое-то время гроб с телом находится в келии, в которой жил монах. Сразу начинают приходить братия, чтобы попрощаться, просто побыть рядом, прикоснуться к таинству смерти, напомнить себе о ней. Нет здесь, опять же, чрезмерно трагичных лиц и душераздирающих криков. Чуть в стороне, полушепотом, кто-то обговаривает практические вопросы. Кто-то внимательно слушает слова Писания, кто-то погрузился внутрь себя. Можно увидеть и улыбку, которая не будет неуместной.

Монах – уже живой мертвец, ничего удивительного. Хотя трепет перед тайной ухода в иной мир присутствует, но ради этого момента он и надел черные одежды.

Но главное, это чувство покоя и тишины рядом. Никому не ведома посмертная участь, однако в молитве «Упокой, Господи» есть твердая вера, что упокоит.

Далее лития, перенос тела в храм. Теперь уже и миряне имеют возможность побыть рядом и проститься. Со дня кончины братия полагают ежедневно по три поклона с молитвой за новопреставленного. 40 дней его имя поминается на заупокойных ектиниях во время литургии.

Далее отпевание, проводы на кладбище и погребение.

Монашеское кладбище – это тоже место с особой атмосферой тишины и покоя, которая перетекает внутрь, заполняет сердце.

«Помни последняя твоя и во веки не согрешишь». Память смертная – одно из основных упражнений монаха. Она помогает утишить бушующие страсти. Что если этот день последний, что если сейчас? «В чем застану, в том и сужу». А чем заняты мои мысли, куда направлены желания?

Если монах был праведной жизни, если он жил, помогая другим, если люди чувствовали силу его молитвы, они будут приходить к нему на могилу и после смерти. Если и здесь они получат у Бога просимое, по его молитвам, значит, родился новый святой. Который, возможно, будет прославлен.

Читайте также

Ханукия в Украине: не традиция, а новая публичная реальность

В Украине ханукия исторически не была традицией, но сегодня ее все чаще устанавливают при участии властей

О двойных стандартах и избирательности церковных традиций

Уже не впервые украинское информационное пространство взрывается дискуссиями вокруг церковных обычаев. Особенно тогда, когда слова и дела духовных лидеров начинают расходиться.

Алогичность любви

Поступки истинной любви не поддаются логике: они следуют сердцу, жертвуют собой и отражают евангельскую сущность Христа.

Справедливость не по ярлыкам

В Украине все чаще вместо доказательств используют ярлыки. Одних клеймят за принадлежность, другим прощают предательство. Когда закон становится избирательным, справедливость превращается в инструмент давления, а не защиты.

В СВОРОВАННОМ ХРАМЕ В РАЙ НЕ ПОПАДЕШЬ

Эта фраза — не риторика, а нравственное утверждение: невозможно искать спасение там, где попраны заповеди. Слова «В сворованном храме в рай не попадёшь» напоминают, что святыня не может быть присвоена силой, ведь то, что освящено молитвой и любовью, не принадлежит человеку, а Богу.

Когда святыню превратили в пепел

Храм взорвали, чтобы стереть следы грабежа. Немцы знали время подрыва — и сняли всё на плёнку. Через десятилетия хроника всплыла вновь — чтобы сказать правду за тех, кого пытались заставить молчать.