По краешку, по самому по краю…

Исповедь. Фото: ekklisiaonline.gr

Уже второй год Виктор Иванович приходил в Никольский храм, у которого он жил с детства и бывал там разве что на Пасху да на Крещение за святой водой. Приходил и стоял у иконы мученика Вонифатия, рядом с которой на стене была икона Божией Матери «Неупиваемая Чаша».

Было 31 декабря, и хор то и дело повторял тропарь святому мученику в канун дня его памяти 1 января. И особенно душу волновали слова: «Му́ченик Твой, Го́споди Вонифа́тий, во страда́нии свое́м вене́ц прия́т нетле́нный от Тебе́ Бо́га на́шего име́яй бо кре́пость Твою́, мучи́телей низложи́…». А у него мучителем много лет была водка, так он сам повторял про себя.

Как это было в тогда, 2 года назад? «Соточка» – 100 граммов, другая, третья, потом запой на три-четыре дня, трата денег, иногда и всей зарплаты, а потом больничный лист, который брал по блату у семейного врача, и выходил на работу через неделю с диагнозом ОРЗ, и отдавал оправдательный документ шефу, и тот сочувственно усмехался, отводя глаза, клал больничный в стол со словами: «Иди, Виктор, работай…». К тому времени он из главного инженера, автолюбителя дорогой машины и владельца небольшой успешной фирмы превратился в рядового электрика. Жена ушла к маме, дети жили отдельно, и он одиноко просиживал в пустой квартире с котом Васькой, то и дело вынося на помойку пустые бутылки.

Когда же началась эта беда, этот диагноз, поставленный ему в наркологическом отделении психушки, куда попадал уже не один раз ранее по увещевании любимой жены Любы – «хронический алкоголизм»?..

Память отбрасывала далеко в прошлое, в детство, когда впервые с двоюродным братом Серегой выпили две бутылки портвейна на чердаке дома и валялись пьяными, обливаясь рвотой, пока отец не нашел их там и не отстегал ремнем со словами: «Будешь знать, как пить, негодяй!». И не то, чтобы он увлекался вином, но само вино то и дело появлялось во дворе их старинной улицы в центре Киева. Была гитара, было вино, были девчонки и хорошо было, весело…

Да и в школе, в старших классах, без вина не обходилась ни одна экскурсия с классным руководителем Еленой Демидовной, которая понятия не имела, откуда у ребят бралось вино, и как они умудрялись пронести его на катер, катаясь по Днепру, или в поездке в Канев на могилу Тараса Шевченко. Собственно, пили не все ребята, а человек 5-6 их компании не очень успешных учеников.

Потом, слава Богу, была армия, ракетные войска, где служил Витя, спиртное взять было негде, их часть стояла в сибирском лесу, а он был радистом и больше времени своей службы проводил в бетонном бункере, неся дежурство. А когда вернулся домой, радуясь, что готов поступать в Киевский политехнический институт, «КПИ», как его сокращенно именовали тогда, встретил однокашника Диму, который на предложение сходить в кино, ответил: «Лучшее кино – это вино». И они сидели до вечера в забегаловке на Прорезной с романтичным названием «Троянда», пили пиво с водкой и кушали пельмени. Так было.

Так спиртное прочно вошло в его жизнь. И не то, чтобы он стал пьяницей, просто в то брежневское время так было модно, или лучше сказать – было принято. Алкоголь был повсеместным атрибутом на всех социальных уровнях бытия. Пили все и по-разному. Пили помногу и часто. А кто-то спивался и умирал. Так было. Из друзей, уже после института, первым ушел Игорь Тригубов, друг, молодой офицер МВД, умерший от панкреатита, которым болел из-за регулярных пьянок. Виктор тогда уже работал на киевской ТЭЦ инженером, еще холостяком, и по вечерам с друзьями «писали пулю» – играли в преферанс, и, конечно же, со спиртным. Правда, Виктор старался употреблять немного, т.к. взялся за ум и увлекался спортом. Это его выручало. Утренние пробежки, лыжи, по воскресеньям футбол. После футбола баня, и снова пиво с водочкой…

Но когда же он перешел черту, как это случилось? Когда женился на Любе, и родился ребенок, и он уже был ведущим инженером, и приходилось то и дело «выставляться» на работе по любому поводу – премия ли, зарплата, повышение, удачный ремонт оборудования на ТЭЦ, да и просто так, уже по привычке. Да и не хотелось сразу идти домой после работы, уж лучше с друзьями закатиться в какую-нибудь кафешку, посидеть, поговорить о жизни, о политике, а иногда и о кино, литературе, которую любил, о поэзии. Люба обижалась немного за задержки эти, но деньги приносил исправно, и домой шел, хоть и подшофе, но с цветами, тортиком и палочкой сырокопченой колбасы, сыром, и игрушкой для малыша Темы. В общем, еще контролировал себя, хотя и догадывался, что спиртное подсаживает его на крючок.

Шли годы. В один прекрасный день Люба сказала, что спиртного больше не будет в доме, и в гостях он будет пить газировку, а «не хлебать как свинья» и нести по дороге домой всякую чушь, а по утрам кляться и божиться, что, мол, последний раз. Люба отвечала, что «последний раз» длится уже 20 лет, и что дело дойдет до развода. «Хочешь, спивайся, пропадай, как твои дружки-алкоголики. Иди, лечись, подшивайся, кодируйся, что хочешь делай, но жить с алкоголиком я больше не могу…». И она плакала, закрывшись в комнате. И он действительно прекращал пить вообще, даже пиво. На работе жаловался на больное сердце, ну а близким друзья открыто заявлял: «Все, завязал я с бухлом, так что, друганы, не дергайте меня и не звоните. Разве что по делу и без алкоголя. Слово дал жене, и я его сдержу». И действительно сдержал, почти на два года…

А потом, как-то после работы, решил выпить бутылочку пива. Ну что такого? Прошло без последствий. Пиво выбирал дорогое, немецкое или чешское, и не более бутылки. Вскоре стоял уже в пивной с кружкой, с друзьями. А там и 100 граммов прибавилось. Запой начался жуткий. Дома скандалил и, как пел Высоцкий, «как раненый зверь напоследок чудил…» И Люба ушла.

И он запил конкретно. Друзья-собутыльники уже собирались у него дома, и он, пьяный, жаловался на жену, которая ушла, и, вот, теперь он пьет. И извлекал из Интернета песню Высоцкого «Кони», где слова «По краешку, по краю…» выдавливали слезу. И он подпевал: «И я коней напою, и я куплет допою, и немного еще постою на краю..» И плакал.

На работу не ходил, и больничный уже не брал, а просто позвонил шефу со словами: «Я в запое. Хочешь – увольняй». Но шеф, 60-летний Александр Иванович, заслуженный энергетик Украины, «мудрый дед», как его меж собой называли сотрудники, его не уволил, а приехал к нему на автомобиле и отвез  в частную наркологическую клинику. Где он и встретил этого самого попа Федора. У попа этого в этой клинике лежало какое-то «чадо», как он сам выразился. «Чадо» весил килограммов под 150, работал в каком-то серьезном бизнесе, да к тому же был помощником какого-то крутого политика. В общем, «шишка», неприязненно думал о нем Виктор. Но к батюшке Федору все же подошел и спросил:

– А вы уверены, что лечение ему поможет?

– А тебе, деточка, как ты думаешь?

  – Думаю, вряд ли.. Ведь я уже лечился несколько раз. Не помогло…

– Вот, милый… А знаешь, почему?.. – смотрел этот батюшка-поп на него ласково.  – Потому что вы перешли черту самоуправляемости, и сознание ваше будет вам врать, что вы преодолели эту болезнь. А это болезнь, такая же, как рак, или сахарный диабет, и она не лечится, а только залечивается. И то на время.

– Так что – все уже? Плести лапти?, – иронично спросил Виктор.

– Вы крещены? – спросил о. Федор.

– Ну да, в детстве бабушка крестила, она верующей была, – отвечал Виктор.

– Но человек вы нецерковный, Бог у вас в душе, как говорят все неверующие, называющие себя верующими. В храме бываете пару раз в году по большим праздникам…

–Типа того… Но Церковь уважаю, и верующих тоже, и даже жертвую время от времени в церковную кружку. Бабушка моя Клавдия, была дочерью священника, а брат ее, Антоний, был монахом Киево-Печерской лавры до закрытия в 1961 году. А потом куда-то в Одессу уехал, в монастырь. Там и почил. Это бабушка моя мне тайно рассказывала, так как отец мой был военным коммунистом, и яростным атеистом… Не любил он бабушку.

– Вот, видишь, деточка, – ответствовал о. Федор, хотя по возрасту они, похоже, были ровесниками. – Какие у тебя и за тебя молитвенники на небе, в Царстве Небесном. Ты, вот что, после лечения – сразу в храм. И ходи регулярно. Прежде всего на исповедь, а потом на причастие. Молись мученику Вонифатию и Марии Египетской. Прочти их житие, подружись с ними. Они помогут. Жизнью проверено. А потом паломничай по святым местам, и чем больше – тем лучше. Поработай в монастыре где-нибудь с месяц-другой, когда хорошенько как следует воцерквишься.

Слова священника будто впечатались в него, какая-то неземная радость влилась в сердце. Надежда! И доброе лицо бабушки будто предстало пред ним, будто он вернулся в детство, когда на душе светло и чисто, и радостно… «Боже, как просто! Не может быть!..»

Но так все и произошло. Он последовал совету священника. Причем, делал это так, будто не он сам делал, а кто-то ему в этом очень помогал.

Прошло еще два года. Два года восстаний и падений. Он стал, что называется, православным верующим. Знающим церковный устав, порядок богослужений, церковную жизнь Киева. К тому времени в городе насчитывалось более ста приходов, новых церквей, открывшихся монастырей. Но он предпочитал Лавру и старинный Покровский женский монастырь, где служил его духовник, отец Федор, встретившийся на тяжелом жизненном пути.

Болезнь время от времени давала о себе знать. Но он признал, что он неизлечимо болен, что только Господь может помочь, если он из всех сил будет стремиться исполнять Его заповеди, и, как прокаженный из Евангелия, будет слышать слова Христа: «Иди и больше не греши». Он срывался, но буквально на день-два, и тут же торопился на исповедь. На работе его повысили, точнее – вернули инженерную должность. Стаж и опыт, профессионализм на таком производстве, как тепловая электростанция в дефиците. Тем более, что молодежь не очень спешила на технические производства. В почете были юристы, менеджеры, айтишники – слуги компьютерных технологий.

Виктор приобрел автомобиль, правда, не новый, и недорогой, но вполне приличный, который нравился его вернувшейся домой Любаше. Он заезжал за ней в конце рабочего дня в редакцию журнала, где она работала журналисткой. И они пили кофе с пирожными в старом кафе на Крещатике, где любили проводить время в далекой уже молодости.

*   *   *

Так вот он и стоял перед иконой мученика Вонифатия, и ждал исповедь. На душе было спокойно и мирно. Завтра Новый Год, любимый с детства праздник. Это новый год его новой жизни. Он понимал, что неизлечимо болен, что болезнь никуда не делась. Но лишь благодать Божия поддерживает его, и Господь дает новые силы бороться с тяжелой болезнью.

В паспорте лежал билет в Иерусалим на Рождество. А дома ждала Люба.

Читайте также