Когда тебе обещают пожизненное: дневник церковного журналиста в тюрьме

Все мы знаем выражение «От тюрьмы и от сумы не зарекайся», но считаем его очень далеким от себя. И совершенно напрасно. Во время войны в Украине очень многие остались без жилья и крова над головой. Но у них хотя бы есть свобода. А что делать обычному человеку, не совершившего в жизни ничего противозаконного, которого вдруг хватают и бросают в тюрьму с перспективой просидеть там 15 лет, а то и до конца жизни?

Публикуем некоторые записи дневника журналиста СПЖ Валерия Ступницкого, сделанные в первые месяцы за решеткой.

12 апреля

Самый сложный момент в камере – это пробуждение. Особенно, если ты перед этим видел какой-то сон, ведь любой сон связан со свободой. Обязательно. Это или общение с женой, детьми, или даже если ты просто идешь по улице.

Свобода. Как мало мы задумываемся, какое это счастье. Захотел – остался дома, захотел – вышел на улицу и пошел в любом направлении. Ты в любой момент можешь увидеть кого угодно, обнять любимую, взять на руки и прижать к себе ребенка, ощутить его запах.

В тюрьме твое жизненное пространство сужено до комнаты в 25-30 кв.м, покинуть которую ты не можешь ни при каких обстоятельствах. Ты обязан общаться с 25-27 людьми, которые заперты вместе с тобой. Для человека «с воли» все это звучит банально, подобные рассуждения описаны в десятках романов, мемуаров или фильмов. Но когда ты внутри, очень сложно не поддаться панической атаке, особенно, когда «накатывает».

«Накатило» - это слово в лексиконе почти у каждого. Это значит, что на тебя опустилось черное облако уныния и отчаяния. Оно почти физически ощутимо. Ты вдруг понимаешь, что попал сюда навсегда, что ты никогда не сможешь вернуться к своей прежней, такой счастливой  (как ты теперь понимаешь) жизни. Эта туча захватывает тебя на час или даже больше. Главное – перетерпеть и не впускать в себя все эти мысли, которые буквально силком впихивают в твою голову.

12 апреля исполняется месяц со дня моего ареста. Как будто не так много, но прежняя жизнь уже поблекла и видится, как через мутное стекло.

Любимая поздравила меня с праздником, а я даже не сразу вспомнил, с каким. 12 апреля 2002 года мы, спустя полгода после венчания, расписались в ЗАГСе. Помню, когда мы, сидя в коридоре, ждали своей очереди, все думали, что мы пришли разводиться – на нас были кольца. Сегодня кольца на мне нет, его сняли перед отправкой в СИЗО, оно хранится дома. Когда я снова смогу его надеть?

Моего сокамерника в 19.00 вызвали к адвокату, он ушел в большом удивлении. Когда вернулся, рассказал следующее. С его камерного (нелегального, конечно) телефона пришло жене сообщение, мол, у него нет больше сил, и он уходит из жизни. Естественно, он ничего подобного не отправлял, постарались наши правоохранители. Каким моральным уровнем надо обладать, чтоб такое делать? Предупредил своих, что если подобное придет от меня, не верить.

Сегодня, наконец, решился поговорить с Варей. До этого целый месяц опасался, что это будет для меня тяжело. Так и вышло. Уже при первых ее словах у меня стали выступать слезы, потому долго говорить не смог. Жена сказала, что Варя тоже плакала во время разговора, потому отвечала очень односложно. И это при том, что официально я «в командировке». Как быть дальше, не знаю.

13 апреля

Выходной, суббота. Как ни странно, арестанты ощущают наступление выходных.

В эти дни не приходят адвокаты, нет вызовов в суд. Есть еще один важный момент - в субботу и воскресенье не опасаются шмонов. Соответственно, почти арестанты общаются с родными не поздно вечером, а почти весь день (нелегально, конечно. Телефоны передают тайком и это огромная ценность). Потому, как ни странно это звучит, но в «хате» ощущается атмосфера некоей расслабленности (насколько вообще уместно это слово в камере). Но я с любимой все равно созваниваюсь вечером. Потому моя суббота, как и любой другой день в СИЗО, проходит под знаком ожидания нашего разговора. Именно он – событие, ради которого я проживаю очередной день здесь.

И конечно, я говорю с мамой. Даже не знаю, как она выдерживает то, что я в тюрьме.

14 апреля

Выяснил, что в СИЗО, оказывается, можно передавать электронные книги. Маленькая радость. Мы вообще живем ожиданием радостей. Но на свободе их очень много, а потому они нами очень мало ценятся. В тюрьме самая маленькая радость, которая ждет тебя впереди – сокровище. Предстоящая прогулка – радость, возможный перевод в лучшую камеру – вообще мегасобытие. Потому и возможность владеть электронной книгой, скачивать и читать любые произведения – это очень и очень много.

Про возможность домашнего ареста стараюсь не думать. Это настолько высокая мечта, что разочароваться в ней было бы слишком больно. Потому идем путем маленьких шагов. Ожидание праздника важнее самого праздника, потому что ожидание – это аналог вечности, а праздник – лишь короткий миг.

15 апреля

Продолжая вчерашнюю мысль, хочу сказать, что все меня подталкивает к мысли, что самый главный праздник, который ждет меня впереди – это смерть. Точнее, переход к Вечной жизни, на что я, несмотря на свою очевидную духовную убогость, все же надеюсь. И постоянно я встречаю знаки, что этот переход возможен лишь через скорби и страдания. И. Шаховской пишет, что «через высокую печаль человек вырастает из себя, перерастает своего животного человека, сжигает в себе смертное, находит Вечную жизнь. Такова ценность и покаянной, ведущей к очищению скорби человека, чтобы быть с Богом, быть в Божьей правде».

Смогу ли я выдержать свою скорбь даже ради такой цели? Очень сомневаюсь. Не чувствую в себе силы исповедника. Сегодня у меня еще раз взяли отпечатки пальцев (первый раз – при приеме в СИЗО). Что это значит, мне не сказали.

17 апреля

Моя любимая жена – великое мне утешение. Живу день, чтоб услышать ее голос. Могу только представить, как ей там тяжело все это переносить, да еще и вместо того, чтоб ждать утешения, самой поддерживать меня, убогого. Она – незаслуженный мною подарок от Бога. Благодарю Его за эту великую милость. Никогда еще мои отношения с любимой не были настолько глубокими, близкими и всеобъемлющими. Мы действительно стали как одно. В Библии сказано про «одну плоть», здесь же – как одна душа. Хотя и «одной плоти» нам очень не хватает, чего уж кривить душой. Но между нами теперь - злобный истукан государства. Как меч Зигфрида.

Встречался с адвокатом. Ничего утешительного он не сообщил. Все больше прихожу к выводу, что надежды в ближайшее время выйти из тюрьмы – тщетны.

Сегодня меня перевели в лучшую камеру. Оказалось, это спецкорпус.

Здесь сидят директор предприятия, выпускающего садовые шланги и парень, которого взяли за транспортировку наркотиков.

Первый – интеллигентный человек, вся вина которого в том, что до войны у него были филиалы в РФ. Он сидит 9 месяцев. Для сына (10 лет) он находится в Китае. Человек в первые месяцы войны волонтерил, доставил из-за границы десятки тонн гуманитарных грузов. После первого суда его отправили под домашний арест, но на выходе из СИЗО вручили новое подозрение. Как он говорит, такая схема называется «карусель». Насколько я понял, процент невиновных людей по 111 статье – не менее 90 процентов. А по большому счету он приближается к 100.

В 13 хате рассказали про дончанина, который приехал в Украину на похороны сына и был арестован. Вся его вина в том, что в Донецке он владел компанией, которая занимается услугами интернет-провайдинга и платит налоги в «ДНР». В другой хате сидит директор крупной фармацевтической компании, продукцию которой нашли в аптечках солдат РФ. Притом, что он ее в РФ не поставлял, а купить ее можно по всему миру.

Масса «врагов» с освобожденных территорий. Есть в СИЗО супружеские пары (естественно, в разных камерах). Например, мне рассказали про пару из Херсона, вся вина которой была в том, что они при оккупации продолжали свою работу на одном из коммунальных предприятий. При этом получили небольшие должностные повышения. Интересно, а им надо было гордо уволиться и идти побираться? Такая логика обвинителей. Очень много «врагов» из деоккупированной Киевской области. Одного «взяли» за то, что он вывозил и хоронил людей, погибших после «неправильных» обстрелов. А, может, за то, что об этом рассказывал.

Еще один сидит в СИЗО по доносу соседки. Во время оккупации Ирпеня к нему пришли россияне и потребовали снабжать их водой (у него одного была скважина на многие кварталы вокруг). Ему наверное надо было гордо отказаться и пойти на расстрел? Кстати, воду у него брали и жители ирпенчане, которые не смогли выехать, включая ту самую соседку.

Пообщавшись в моей новой камере, я понял, почему хочу туда, где 26-27 человек. Один из новых соседей очень много мне рассказывал о своей беде, несправедливости и т. д. Чувствовалось, что он хочет часть своего груза переложить на кого-то еще. Когда вместе сидит много людей, они поневоле принимают на себя чужие беды. И когда они распределяются на всех, получается совсем понемногу. «Носите бремена друг друга». В большой камере иногда тяжело в бытовых условиях, зато гораздо легче морально.

20 апреля

В который уже раз задумываюсь, что сентенция о «не спасении» всех невоцерковленных людей – ошибочна. Вчера вечером у меня была «ломка» – привыкнув к постоянной связи с любимой, я не мог вынести того, что теперь ее нет (возможность звонить пропала). Я подошел к одному сидельцу и, пояснив проблему, попросил сделать звонок. Он «съехал». Второй же сам подошел и предложил телефон, сказав, что на мне «лица нет». «Я же все вижу», – добавил он.

Этот человек явно руководствовался законом любви, пускай и не связывая его с Богом. И ведь таких людей, творящих дела Христа (даже не подозревая об этом) – много. Неужели они не спасутся? Не спасутся католики, протестанты? Священник Александр Ельчанинов цитирует слова ап. Павла о посмертной судьбе не-христиан. «Те, которые не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут». (Рим. 2. 12) «Значит, те, которые вне закона не согрешили, будут оправданы? – спрашивает Ельчанинов. – Ведь они имеют «закон, написанный в сердцах их» и совесть».

Архиепископ Иоанн Шаховской пишет, что люди кажутся одинаковыми, как деревья зимой. «Но наступит весна. Солнце нравственное наполнит всю жизнь мира, и до конца обнаружится, что жило в человеке. Одни «обуглятся», другие «воссияют». И мне кажется, это «обнаружение» не будет проходить по линии церковности/нецерковности человека, а в том, почерпнул ли он в Церкви что-то для себя. Или нет.

Узнал, что следователь вызывает мою любимую на допрос, как свидетеля. Прямо чувствую, как страх проникает в душу, ведь все мы знаем, как работает система со времен большевиков. Сегодня ты свидетель, а завтра – обвиняемый.

Сейчас вечер субботы. Уже 18 лет как регент, а до того – как певчий, я всегда был в это время в храме на Всенощном бдении. И, чего греха таить, иногда возникала усталость, хотелось пропустить службу, поехать куда-то в паломничество. Сегодня я провожу это время в камере, под шум телевизора. Как же я был неправ. Как бы хотелось оказаться сейчас в своем храме, участвовать в Богослужении. Прочитал свою, уже «родную» 1 кафизму. Многое в ней – про меня. «Отступите от меня вси делающие беззаконие, яко услыша Господь глас плача моего». «Господи. Боже мой, на Тя уповах, спаси мя от всех гонящих мя, и избави мя».

Вспомнил слова моей любимой, что Господь поставил меня в такие обстоятельства, ожидая моего изменения. Как только я изменюсь, как только Бог это увидит,  изменятся и обстоятельства. Ельчанинов пишет: «Бог посылает нам людей, обстоятельства, дела, с которых должно начаться наше возрождение, а мы оставляем их без внимания и этим ежечасно противимся воле Божьей о себе».

Тюрьма должна стать для меня началом возрождения? Тот же о. Александр Ельчанинов пишет: «Когда человек доходит до положения, когда ему закрыты все пути в горизонтальной плоскости, ему открывается дорога наверх. Вода, стиснутая со всех сторон, поднимается вверх, и душа, стесненная, сдавленная скорбью, поднимается к небу».

21 апреля

Сегодня воскресенье. Мои поют в храме Литургию, а на меня снова опустилась черная туча. Я «мужик», «исповедник», а потому должен «держаться». Но как же в эти моменты трудно, как невыносимо сидеть в запертой камере за решеткой. Самый главный дар Бога человеку – свобода. Бог нас не ограничивает. Даже если мы делаем совсем уж мерзкие вещи. Потому что – свобода. И ею отчаянно дорожат не только люди. Часто животные, попав в капкан, отгрызают себе лапу, чтоб обрести эту самую свободу. Как я их сейчас понимаю. Я бы и сам сегодня так сделал. Не об этом говорит Христос: «Лучше тебе войти в жизнь без руки или ноги, нежели с двумя руками и ногами быть ввержену в огонь вечный». Но на таких условиях из камеры не выпускают.

Мои сегодняшние сокамерники сидят здесь 9 месяцев. Один мне рассказал, что вначале они вдвоем молились утром и вечером, но после очередного несправедливого решения суда перестали. «Где этот Бог?, - говорит он. – Его нет».

Что мне на это ответить? Могу ли я с уверенностью сказать, что, пройдя подобные испытания, сам сохраню веру?

«Все, что ни попросите в молитве, верьте, что получите, – и будет вам (Мк. 11:24)» – говорит Христос. Но что здесь главное – просить или верить? Получается, те, кто просит и не получает – просто недостаточно верят? Так?

Для исполнения просимого должен быть определенный уровень веры, и если он недостаточен, то ничего не будет? Каждый день прошу Бога вывести меня отсюда. Но хватит ли мне веры? «Изведи из темницы душу мою», – как же близки мне теперь эти слова.

Обсуждали с сокамерником судьбу людей, которым присуждают 15 лет или пожизненное. Точнее – отношение к ним их семей. Человек, который еще вчера был кормильцем семьи, вдруг превращается в обузу – его надо поддерживать, покупать, передавать передачи и т. д. «Лучше попасть под машину или умереть от сердечного приступа, – говорит мой новый сосед. – Отплакали, похоронили, и можно жить дальше. А это что? Живой труп?»

Ужасные слова, но логика в них есть. Какая должна быть сила любви, чтоб содержать и поддерживать человека до гроба? Чтоб отказаться от попытки завести новые отношения и снова начать полноценную жизнь?

Вспоминаю слова о. Сергия Ч., что мужчина в такой ситуации должен «отпустить» свою семью. Очень больно «примерять» на себя такую возможность, но мысли постоянно преследуют.

22 апреля

Накануне говорил с любимой. Впервые за все время у нее был нервозный и встревоженный голос. Она должна была встретиться с адвокатом, чтоб тот ответил на все вопросы по предстоящему допросу. Но тот отменил встречу. Бедная она бедная. В один момент сломана вся жизнь. Но, может, все же нет? Все, что нам остается – это надежда.

Телевизор в камере – вещь сегодня неотъемлемая. Сижу уже в третьей, и всюду он постоянно включен. Только в последней его на ночь выключают. При том, что его почти не смотрят. Однажды, когда один сокамерник спал, а другой читал, я спросил последнего, можно ли выключить телевизор? Тот воспротивился. «С ним спокойнее», – сказал он. Телевизор воспринимается здесь, как окно в мир. У арестантов он – как суррогат, иллюзия прежней нормальной жизни. Особенно у тех, кто постоянно смотрел его на воле. Хорошо это или плохо?

Тюрьма – это слом твоей жизни, где ты можешь или отчаянно цепляться за прежние привычки, или попытаться найти дорогу наверх. Последних – тех, кто ищет дорогу наверх – очень мало. В 13 камере таких не было. Они считали, что Бог их оставил, предал. Можно ли их за это винить? Если Сам Христос, вися на кресте, крича Отцу: «Боже мой, для чего Ты меня оставил?» Умом мы понимаем, что нынешние страдания не вечны. Что когда-то будет и освобождение или смерть (что тоже освобождение). Но если Сам Христос в минуту страдания усомнился, что Бог с Ним, чего ждать от нас, убогих? Где нам взять такую веру? И возможно ли это вообще иметь веру, не взирая ни на что?

Спаситель говорит Петру, что всякий, кто «оставит жену или детей ради имени моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф. 19:29). Но эти Его слова о добровольном выборе. Меня никто не спрашивал. Стоит ли надеяться на награду?

Просто удивительно, насколько влияют на внутреннее состояние такие простые вещи, как солнце и физические упражнения. Подставил лицо солнечным лучам на тюремной прогулке, постоял какое-то время, и ощущение - что этот свет разгоняет то черное облако, которое почти постоянно лежит на сердце. Спасибо Богу за это  маленькое утешение.

В соседней камере какой-то олигарх. На прогулке сказал, что договаривается на Пасху о службе в часовне на территории СИЗО. Максимум 10 человек. Если буду здесь, то есть шанс попасть на Литургию. P.S.Мои сокамерники говорят, что это пустой треп.

24 апреля

Вчера ничего не писал, поскольку было очень тяжело. Не знаю, будет ли сегодня легче. В маленькой хате, не смотря на нормальные бытовые условия, особенно чувствуется тяжесть безделья. Два сокамерника маются, не зная, как эффективно убить время – спят, смотрят телевизор, и, конечно, сидят в телефонах.

А мне без работы совсем плохо. Был один вечер, когда у меня был «самолет» (так называют в СИЗО телефон), и я смог в нем пработать. Сейчас понимаю, что это был чуть ли не самый счастливый момент в тюрьме (если тут вообще уместны такие слова). Если бы можно было жить со своими, общаться с родными и работать, здесь можно было бы как-то существовать. Но пока в полной мере у меня нет ничего из перечисленного. Молитва здесь не идет вообще. Наверное, это лакмус моего духовного состояния. Вчера узнал, что по мнению адвокатов, мне находиться здесь не меньше 6 месяцев. По меркам здешних сидельцев – это сущая ерунда. По моим ощущениям – очень и очень много. Главное, чтобы месяцы не превратились в годы.

Говорил с любимой и старшей дочкой. Чувствую, что они уже втянулись и привыкли жить без меня. Очень надеюсь, что эта ситуация не зацементируется. Совсем не хочется превращаться в «живой труп».

Вспомнил Виктора Франкла с его «Сказать жизни «да». При всех ужасах концлагеря у его узников не было времени на размышления о своей судьбе – они целый день тяжело работали, а вечером проваливались в сон. Здесь не так. У тебя целый день в голове крутятся мысли о твоей последующей судьбе. А если ты проснулся ночью – то очень уже не можешь заснуть.

25 апреля

Вчера был самый тяжелый день в СИЗО (пока самый тяжелый). Восприятие того факта, что ты в тюрьме, как будто усилилось во много раз. Это как смотреть на свет после того, как глаза закапали лекарством, блокирующим сужение зрачка. «Обычные» люди тебя не поймут. Свет как свет. Как он может приносить боль?

Чувствую, что людей на воле раздражает тот факт, что я здесь, в хорошей камере, могу быть чем-то недоволен. А, может, действительно в моем  восприятии ситуации есть что-то болезненное?

Сегодня узнал из новостей, что наместника Святогорской Лавры митр. Арсения арестовали. Ему приписывают совсем уж странные вещи – что он информировал РФ о каких-то объектах в Краматорске. И, конечно же, в телевизоре сказали, что он из МП. Видимо, помощь от США в 61 млрд. снесла последние тормоза власти в отношении УПЦ. Теперь можно вообще не стесняться. И вряд ли вл. Арсений – последний. А значит, на то, что нас «помилуют» надеяться не приходится. Все говорит о том, что УПЦ будут жестоко и показательно уничтожать. Смогу ли я тут выдержать? Или сломаюсь? Интересно, что вообще значить это слово?

Сила и слабость

Мужчина по умолчанию должен быть сильным. Прежде всего морально. Но что такое внутренняя сила?

Очень многие факты указывают на то, что человек, действуя в нашем привычном земном мире, одновременно существует в другом – невещественном. И именно там происходят все главные события нашей жизни, реальное общение с людьми и не только. Ведь каждый согласится, что любовь, ненависть, любые другие чувства и эмоции – это не земные явления. Это, проводя параллели с современностью, «виртуальная реальность».

В соцсетях миллионы людей проводят сегодня большую часть своего времени. В нашем земном мире соцсети, игры, как будто не существуют – это просто комплекс электромагнитных волн, недоступный ни одному органу чувств. Но от этого Сеть не становится менее реальной. И желанной. Думается, у каждого человека есть свой «аватар», существующий в параллельной душевной, а то и духовной вселенной. Там – наше настоящее общение.

«Тонкие», чувствительные натуры гораздо легче в ней ориентируются, впитывая в себя все сокровища, какие могут найти, в первую очередь – любовь. В то же время они гораздо более уязвимы для воздействия злых духов, чем их более «толстокожие» собратья. Значит ли это, что «тонкие» натуры слабые, а «толстые» - сильные?

Мы знаем, что некоторые святые еще при жизни общались с ангелами и праведниками, которые уже находятся в Вечности. Но для такой связи с духовной вселенной необходимо чрезвычайно мощное «оборудование» - духовные «антенны», «роутеры» и т.д. У нас, убогих, такого нет. Мы до такой высоты не «добиваем». А общения очень хочется. Вот мы и сделали суррогат духовной вселенной – Телеграм, Фейсбук, игры. Но стоит проникнуть в Горний мир, наладить с ним связь, и никакие бесовские козни тебе не страшны. Но как этого достичь?

26 апреля

Накануне вечером узнали, что нашего сокамерника суд отправил под домашний арест. Сегодня разбирали его вещи. Что-то оставляли себе, что-то откладывали «на продол», что-то выбрасывали. Словом, действовали так, будто человек умер. А ведь он не умер. Он, наоборот, вернулся к жизни. Знаки Вечности – повсюду. Надо лишь уметь их разглядеть.

Наш «умерший» дал о себе знать. Говорит, проснулся впервые за 9 месяцев дома, а не в тюрьме, и никак не может в это поверить. Вот если бы наши усопшие могли хотя бы раз подать о себе весточку. Мол, проснулся Дома, в Вечности. Никак не могу поверить!

4 мая

Великая Суббота. Один из самых моих любимых дней в году. После Вечерни с Литургией наступает какое-то особое время, которое лично я всегда ощущал, как «предвечное», то есть, стоящее за шаг до Вечности. Мы уже отстрадали вместе с Христом, вместе с Ним пережили все Его мучения, истязания и даже момент Богооставленности. Но Великая Суббота – это день, когда все позади, и ты знаешь, что еще чуть-чуть, и тебя захлестнет волна ликования. И пускай сегодня – время молчания, но в этом молчании уже таится великая радость. Скоро-скоро священник тихонько пропоет «Воскресение Твое Христе Спасе», и эта радость вырвется наружу. И всю Субботу ты живешь ожиданием, предвкушением этого момента.

Но сейчас не так. Я не был ни на одной великопостной или страстной службе. Я – в тюрьме. И Николаевский закрытый храм напротив моей камеры – символ моего нынешнего состояния.

Около 25 лет я был на всех этих (и не только) службах. И, помню, иногда хотелось профилонить, отдохнуть или поехать в другой храм. Как же я был неправ. Сегодня я был бы счастлив оказаться в своем родном храме хотя бы на минуту.

Австрийский психолог В. Франкл, переживший ужасы немецких концлагерей, пишет, что тогда представлял себе то время с точки зрения себя «будущего». Будто бы он писал научную работу, где анализировал эту реальность с точки зрения исследователя спустя много лет. Очень интересная уловка, которую можно спроецировать на себя. Вот я, сидя дома несколько лет спустя, вспоминаю и анализирую свои чувства и мыслив момент заключения в Киевском СИЗО.

Иногда так хочется заглянуть в будущее на год, на два вперед, особенно если тебе сейчас очень плохо. Приоткрыть следующую страницу, чтобы прочитать хотя бы пару слов. Что там написано обо мне? Фемида меня помиловала, или я все же получил свой срок? Очень страшно.

Во время Страстной седмицы в храмах читается книга Иова. Книга, где наиболее полно раскрыта тайна страдания. В ответ на призыв жены похулить Бога и умереть, Иов, потерявший детей, все имущество и заболевший проказой, говорит удивительные слова: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого – не будем?»

Недостижимая для меня высота. Я не готов принимать злое от Бога, даже зная, что оно будет мне на пользу.

5 мая

Вот и наступила Пасха. В одной советской песне День Победы был назван «радостью со слезами на глазах». Наверное, это самый верный образ сегодняшнего моего праздника. Мои девочки поют сейчас службу, а я нахожусь за решеткой. Впервые за столько лет я не в храме, я не с ними. Но действительно ли не с ними? В 00:00 я встал у окна, и, обратившись к закрытому и темному храму св. Николая (он прямо напротив камеры), начал петь Пасхальную утреню. Шепотом, чтоб не разбудить соседей. Очень странное чувство. Ты вроде бы и причастен к великому празднику вселенной, но словно смотришь на него через приоткрытую дверь. К сожалению, все надежды, что о. Сергию позволят здесь провести службу, оказались тщетными.

Утром возле храма появился «священник» ПЦУ, который за 10 минут «освятил» несколько ящиков с пасками. На мероприятии присутствовал лишь десяток «козлов» (осужденные, работающие на администрацию). Еще один опер снимал это действо на телефон. Вот и весь праздник. Мы с сидельцами «разговелись». Я пропел тропарь Пасхи. Николай прочел 139 псалом. Хотя бы так помолились. Уже теплее на душе.

После того как включили IP-телефонию, уже 3 дня говорю с любимой без ограничений, причем вполне легально. Удивительно, но мы стали еще ближе. Мы все привыкли, что в любой деятельности человек рано или поздно достигает «потолка». Но в любви его нет. Казалось бы, вчера мы были настолько близки, что ближе стать невозможно. Но вот наступает сегодня, я слышу любимый голос и понимаю, что мы соединились еще сильнее. Любовь – категория не из нашего мира. Ей так же, как и Царству Небесному «не будет конца». Она бесконечна. Она «движет солнце и другие звезды».

Поражаюсь, насколько близко мое положение состоянию умершего человека. И заключенный, и умерший при всем желании не может вернуться к прежней жизни. И там, и там человек живет в ожидании суда. Единственная разница – благодаря средствам связи заключенный может общаться с «земным миром». Положение умершего хуже – у него такой возможности нет. Люди при всех своих технологиях неспособны наладить связь с загробным миром. А если бы такая связь стала возможна? О. Александр Ельчанинов советует близким умершего «перешагнуть с ним в тот мир, утешаться любовью близких». Тем же сейчас занимаются и мои близкие. Они «перешагнули» со мной в мир СИЗО, поддерживают меня, передают передачи и в то же время сами утешаются любовью окружающих: родственников, нашей церковной общины.

Есть еще сходство. После смерти человека о нем скорбят месяц-два, а затем постепенно жизнь входит в свое русло. То же и с арестом. Вначале – шок и ужас, но постепенно рана затягивается. Близкие, родные привыкают жить одни. А не близкие и вовсе забывают.