Экклезиологические размышления по поводу создания ЕПЦ
Почему раскольники неправильно понимают природу Церкви.
Последние события и спекуляции вокруг применения икономии (в христианстве это принцип богословия и решения церковных вопросов с позиции снисхождения, практической пользы, удобства – ред.) в деле признания религиозно-политических структур, ускоряют работу церковного сознания по формированию экклезиологического тезиса, который в своей основе имеет не только самоощущение Церкви, но и христологический догмат Халкидона (Халкидонская догматическая формула подчеркивает единство личности Христа и различие его двух полноценных природ, божественной и человеческой, в единстве между собой. В отличие от Нестория, она учит, что Христос имел ту же сущность, что и люди, и что обе его природы (человеческая и божественная) существуют нераздельно и неслиянно, не будучи поглощенными одна другой – ред.)
Точно так же, как в Богочеловеке Христе «обитает вся полнота Божества телесно» (Кол 2, 9), так и в Церкви, которая есть Его Тело, Святой Дух, восполняя ее «человечность», осуществляет полноту «Наполняющего все во всем» (Еф 1, 23) в изменчивой человеческой несостоятельности.
Определение Халкидонского собора, который отметает монофизитство и несторианство на христологическом уровне, в церковной мысли становится парадигмой и для других уровней церковной догматической мысли, поэтому в сотериологическом оросе этого Собора (О́рос – определение догматического характера, сформулированное и утвержденное на Вселенских или Поместных Соборах, признанное полнотой Церкви – ред.) мы видим определенные экклезиологические интенции, некоторые указания о том, как должен выстраиваться догмат о Церкви, что дает возможность не уклонится в вышеупомянутые ереси. Церковь хранит и преподает сокровища Божественной благодати.
Она не является синтезом договоренностей, результатом встречи различных мнений, течений и желаний, но мистическим, возрастающим Телом Своего Основателя. Той Божественной печатью, которая выделяет Ее среди множества культурных, национальных, социальных и политических образований и совершает свою миссию не из каких-либо земных соображений, но только ради спасения и преображения отчужденного от Бога мира. И именно это Ее спасительное свойство, выраженное через сакраментальное присутствие в Ней Господа, противостоит несторианству в экклезиологии (экклезиоло́гия – отрасль христианского богословия, изучающая природу и свойства Церкви – ред.), то есть недооценке того, что не человек, а Дух Святой есть Источник жизни и познания, свойственного Церкви.
Естественно, чтобы не уклониться в экклезиологическое монофизитство – необходимо всегда учитывать человеческий, исторический и конкретный характер Церкви и, но, одновременно и радикальную независимость, суверенную свободу Церкви по отношению к миру и законам, управляющим жизнью здесь, в «дольнем», потому что Церковь – не от мира сего. Она не просто один из элементов мировой истории, но есть самый центр этой истории, тот центр, в соответствии с которым исторический процесс в целом и всякая личная судьба – обретают свой окончательный смысл в деле подготовки для грядущей Вечности. Пребывая в этом мире, Церковь не является его составляющей частью, потому что она содержит в себе то, чего мир не способен вместить: полноту нетварной благодати, то есть самую непосредственную близость Бога, встречающего нас в таинствах Своей Церкви.
В то же время, признавая абсолютную независимость Церкви по отношению к миру, в котором и ради которого Она должна жить и бороться. Не следует закрывать глаза на тот факт, что Церковь в своей истории оказывается тесно связанной с элементами этого мира. Действительно, Ее члены, чаще всего, входят в какую-нибудь земную общность, являются подданными или гражданами определенных государств, составляют нацию, принадлежат семье и конкретной определенной культурной традиции. Но, с другой стороны, каждый из нас, поскольку он принадлежит к Церкви, может и должен быть превыше своих политических и узкогрупповых интересов, выше сформировавшей его культуры, выше собственного характера, потому что Церковь дает нам возможность быть свободными от условий нашей ограниченности.
Неизбежно существование среди христиан самых различных взглядов и интересов – политических, этнических, социальных, и прочих. Попытка отрицать это была бы столь же абсурдной (и еретической), как и попытка упразднить жизнь со всем ее богатством и многообразием. Церковь никогда не предписывала своим членам какую-либо политическую доктрину. У Нее никогда не было какой-нибудь особо любимой Ею расы или культуры, потому что в Ней уже нет эллинов, иудеев, «хохлов» и «москалей», рабов и господ (см. Кол. 3, 11). Естественно поэтому, Она не может терпеть, когда интересам какой бы то ни было группы придается характер церковный и та творит свою волю под видом воли Церкви. Для членов Церкви забота о сохранении Ее единства должна доминировать над всеми частными интересами жизни мира сего, чтобы само различие между Церковью и миром не исчезло.
Те, для кого собственные интересы (коллективные или индивидуальные) оказываются важнее сохранения единства Церкви, готовят почву, благоприятствующую расколам – отказ от единства. Вне этого единства, вне принадлежности к кафолической полноте Церкви утрачивается всякая возможность свободы по отношению к стихиям этого мира, особенно политическим.
Церковное сознание пытаются угасить и окончательно подчинить противоречивым интересам ради достижения политической стабильности, хотят заручиться сакральным институтом для сакрализации национальной государственности.
Нам здесь важно помнить, что каноническая структура Церкви служит прежде всего сохранению Ее независимости – как перед лицом государственного давления, так и во внутренней церковной жизни. Пока каноны соблюдаются, независимость Церкви, Ее свобода по отношению к миру, Ее собственная автономия – остаются неприкосновенными: Церковь незыблема и непобедима на протяжении всех веков своей истории, несмотря на все гонения, несмотря на все внешние уничижения, претерпеваемые Ею от властей мира сего, всегда восстающих на Град Божий – даже когда они ищут союза с ним. Но там, где пренебрегают канонами, чувство независимости Церкви ослабевает.
Каноническая власть принадлежит епископу Церкви в силу божественного авторитета, дарованного апостольскому собранию Самим Господом: «Примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин 20, 22–23). Это сообщение Духа Святого Апостолам как основу их власти, утвержденную дуновением Господа, следует ясно отличать от сошествия Духа Святого на каждого члена Церкви в Пятидесятнице. Действительно, Дух Святой нисходит не на каждого из Апостолов в отдельности, но на собрание Апостолов как некую общность, поставленную во главе Церкви. Они получают от Христа власть объективную и безусловную, власть, носящую характер окончательный и абсолютный, – независимо от личных достоинств или недостатков тех, кто ее осуществляет. Напротив, в Пятидесятнице Дух Святой нисходит в виде отдельных огненных языков на каждого члена Церкви. Он даруется каждому как источник личного освящения в общении с Троицей, которое есть конечная цель, достигаемая, однако, в едином общении всех, то есть в единстве Церкви Христовой.
Сохранение этого единства возложено на каноническую власть. Это означает, что оно доверено прежде всего собранию Апостолов и их преемникам. Другими словами, Божественная и абсолютная власть вязать и решить, принадлежащая Богочеловеку, оказывается доверенной людям – несовершенным, способным заблуждаться при осуществлении этой власти. Тем не менее акты этой власти остаются обязательными до тех пор, пока они не отменены или не исправлены Вселенским апостольским собранием или собранием поместным – на территории автокефальной Церкви. До тех пор, пока канонические акты епископа признаются в качестве таковых апостольским собранием, они должны рассматриваться как выражение власти и единой воли Церкви. Вот почему, прежде чем протестовать против несправедливых постановлений церковных властей, необходимо подчиниться им в ожидании суда церковного собрания – более или менее расширенного, в зависимости от важности случая.
В осуществлении канонической власти иерархия всегда должна преследовать двоякую цель: защиту свободы Церкви от начал мира сего и икономию по отношению к миру ради его спасения – с другой. Пример проникновения стихий мира в независимое пространство Церкви – «(этно)филетизм» (предпочтение национальных интересов общецерковным – ред.), звучащий в проповедях расколоучителей и рассматривающий нацию как основу Поместной Церкви.
Здравая же позиция церковной администрации при использовании древних канонов в соответствии с требованиями настоящего дня, предполагает всегда трезвенное сознание, умеющее отличать существенное от второстепенного, то есть наличие дара рассуждения. Мы вправе ожидать того, что епископы воспользуются этим даром, равно как и другими дарами Духа Святого, ибо они получили не только абсолютную и обязательную власть, пожалованную исключительно апостольскому собранию, но также способность стяжать «ум Христов» (1Кор 2, 16) – способность, дарованную всем членам Тела Христова в таинстве Миропомазания. Поэтому непозволительно испытывать заранее недоверие к церковной иерархии, исходя из того факта, что епископ (или группа епископов) всегда может и не выполнить своей задачи. Такая позиция вносит в жизнь Церкви дух смуты и анархии, своего рода протестантский индивидуализм, в конце концов отказывающийся признавать, что Церковь наследует от Самого Христа абсолютную власть вязать и решить и что она располагает всеми необходимыми условиями для того, чтобы эта власть могла действовать безошибочно. Возможные ошибки епископов должны исправляться сознательной волей Церкви – в ее Поместном или Вселенском выражении. Что же касается неподчинения епископам (или собору епископов), революционного духа в Церкви, то это – трудноизлечимая болезнь, истинное духовное бедствие.
Грехи против единства Церкви, и особенно то легкомыслие, с которым схизмы рассматриваются как временное и неизбежное зло, порой пренебрежительное отношение к канонам, являющимся для некоторых скорее только противоречивыми актами церковной бюрократии, чем живым выражением единства Церкви, управляемой иерархией, – все это обнаруживает ложное понимание Церкви. И это ложное восприятие стремится разрушить или, по крайней мере, ослабить единство Божественного и человеческого компонентов в Церкви. Этот протестантский спиритуализм на православной почве порождает некую нечувствительность по отношению к конкретному и историческому характеру Тела Христова. Остается лишь литургический аспект этого Тела, который и любят акцентировать: Церковь как таинственный организм (и здесь Божественное и человеческое смешиваются в двусмысленном понятии «богочеловеческой природы» Церкви). Что же касается чисто «церковного» аспекта Тела Христова, этой с Ее канонической и иерархической структурой, с ответственностью за Ее единство и независимость, возложенной прежде всего на клир, а затем и на каждого члена, – то осознание этой церковной реальности зачастую отсутствует.
Если Церковь в своем конкретном проявлении, со всеми своими епархиями и приходами, в своей повседневной жизни не есть Тело Христово, обязанное существовать в сегодняшних исторических условиях, тогда все становится относительным и безразличным. Тогда схизмы – не более чем временные трудности, которые будут однажды преодолены. Точно так же ошибки и нерадение церковных властей, их провинциализм и догматические отклонения можно пока потерпеть – в ожидании благоприятных времен, когда компетентный орган сможет со всем этим разобраться. Как делают современные политики и схизматики, обращаясь к Патриарху Варфоломею.
Чтобы противостоять таким представлениям, необходимо помнить, что средства, находящиеся в распоряжении Церкви, не уменьшились. Не ожидая «нормальной эпохи», которая не наступит никогда до конца времен, Она может сегодня во всей соборной полноте засвидетельствовать о своем отношении к отделившимся от Нее сообществам и о своей готовности принять обращающихся к Ней, учитывая мотив и степень отчужденности. Исходя из напряженности и конфликтов сегодняшней конъюнктуры, пора соборно установить границы собственной икономии.
