«Пикасо́»: авария и молитва на всю ночь

Молитва. Фото: proseyhi_12

Время действия: 1989 год

Место действия: Киев

Действующие лица: Миша Каминский, юноша 14-ти лет и его семья

Примерно через год после знаменательной встречи с Кириллом у пономаря Миши произошло серьезное искушение: он перестал понимать, зачем надо так много молиться. Нет, он совсем не отрицал необходимость молитвы, церковных служб и всего остального. Он все так же жил, сознавая присутствие Божие, хотя мало-по-малу это чувство стало тускнеть. Он просто подумал, что раз Бог и так всегда с нами, то зачем вечером и утром становиться перед иконами и вычитывать длиннющие молитвенные правила.

Собственно, длиннющими они на самом деле не были. Просто стали казаться ему такими с тех пор, как его стало тянуть подольше погулять на улице с ребятами. Ребята эти, его приятели и одноклассники, постепенно перестали его дразнить «поповичем» и приняли в свой круг. Отец заметил это его отлынивание от молитв и стал наставлять на «путь истинный». Но наставления помогали слабо. Папины слова были вроде бы правильными и логичными, но никак не могли противостоять той новой и могущественной силе, которая стала зарождаться в его душе и организме.

Вместе с этим в сердце стало заползать и неверие. Пока что не в основные христианские истины, а для начала в жития святых. Особенно неправдоподобными стали казаться повествования о том, как святые молились ночи напролет. Ведь он, Миша, не мог и двадцати минут выстоять на домашних молитвах. Хотя с верой и чувством крестился утром и вечером, просил у Бога благословения на день предстоящий и благодарил за прошедший.

Так, в борьбе, прошло с полгода.

*   *   *

В ту же самую новогоднюю ночь 1989 года беда пришла и в семью пономаря Миши.

Новый год они, естественно, не отмечали, так как приходился он на Рождественский пост. Но несколько лет назад с подачи церковного старосты стали собираться приходским активом в храме и служить ближе к двенадцати часам молебен с акафистом. Благодарили Бога за прошедший год и испрашивали благословения на год грядущий.

В тот раз папа, протоиерей Александр, на новогодний молебен поехал со старшими сыновьями Михаилом и Сергием. Мама с младшими осталась дома. Служили радостно, с воодушевлением. Ночь, зима со скрипучим снегом, Новый год (пусть даже и гражданский), мерцание свечей в полупустом храме… На эти молебны приходили только свои, активные прихожане. «Ревнители», как их в шутку называл настоятель. Молились истово.

– Благодарни суще недостойнии раби Твои Господи о Твоих великих благодеяниях на нас бывших…

– Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови благое намерение рабов Твоих и дело их еже благополучно начати и без всякаго преткновения к славе Твоей совершити…

– Господи, помилуй…

Расходились в приподнятом настроении. Миша с Сережей, как правило, засыпали по дороге, свертываясь клубочком на заднем сиденье отцовских «Жигулей». «Копейки», как называли эту модель в народе. Так было и в этот раз.

Уже недалеко от дома, когда буквально через сто метров нужно было сворачивать с проспекта во двор, они проезжали мимо пьяной компании, стоявшей на остановке. И надо ж было одному, еле стоявшему на ногах мужику, вывалиться на проезжую часть прямо перед их машиной. 

Папа резко затормозил и крутанул руль влево. Машину занесло, и в водительскую дверь врезалась «Волга», такси, ехавшая на большой скорости в левом ряду. Как и большинство советских водителей, отец Александр не считал нужным пристегиваться…

Миша с Сережей ничего не понимали, когда их, сонных, но целых и невредимых, вытащили из покореженной машины. А вот отец…

Скорая приехала на удивление быстро и увезла его сразу в институт нейрохирургии с подозрением на черепно-мозговую травму. Туда же кинулась и мама, узнав о случившемся. В приемном отделении она, запыхавшаяся и растрепанная, схватила первого попавшегося человека в белом халате и стала истошно кричать:

– Что с моим мужем?!

Тот ей нагрубил, послал чуть ли не матом и пошел дальше по больничному коридору. Она билась в истерике, пытаясь хоть что-то узнать у входящих и выходящих врачей, пока, наконец, какая-то сердобольная пожилая медсестра не успокоила:

– Жив. Оперируют. Молись, детка.

– Ага! Ага! – она как-то враз успокоилась, удивившись, как это ей не пришло в голову раньше.

Тут же, в приемном отделении, она упала на колени и стала бить поклоны, со слезами причитая:

– Господи, помоги! Матерь Божия, не оставь!

Зашел какой-то строгий врач.

– Это что за безобразие! Женщина! Прекратите немедленно!

Но мама не слышала никаких окриков.

Пришла на помощь медсестра:

– Это попадья, жена того… – сказала она шепотом, кивнув в сторону коридора.

– А-а! – протянул врач, сокрушенно покачал головой и вышел.

Только утром, когда уже стало совсем светло, изнемогшей от сотен поклонов матушке сообщили скудную информацию:

– В коме. Очень тяжелый. Надо наблюдать.

Ей передали запачканный кровью черный подрясник, туфли и наперстный крест. Приехавшие родственники насильно забрали ее домой.

Потянулись скорбные дни ожидания, тревог и молитв. Матушка Наталья взяла себя в руки и молилась уже без истерик, с упованием на волю Божию. Она каждый день с надеждой ехала в больницу, но там ее ждал стандартный ответ:

– Состояние стабильно тяжелое.

В их квартире постоянно, даже ночью, был кто-то из родственников или друзей. Помогали управляться с детьми и хлопотать по дому.  Младшие дети, Андрей и Ольга, всей нависшей над ними беды не понимали. Они только звали постоянно папу и плакали, чувствуя, что происходит что-то страшное. Старшие, Миша и Сергий, молились, читая бесконечные акафисты и ужасаясь тому страшному исходу, который может произойти в любой момент.

«Нет, отец не может умереть… Это невозможно… Ну как же так?»

В их всегда веселом и шумном доме смолкли громкие голоса, не слышалось детского смеха, все ходили тихо и разговаривали почти шепотом.

Наступил Рождественский сочельник, шестое января. В этот день согласно церковному уставу утром полагалось служить очень длинную службу: царские часы, вечерню и литургию.

Матушка Наталья собрала всех детей и повела на службу. Сказала, еле сдерживая слезы:

– Папа хотел бы, чтобы мы все пошли.

Мише вдруг показалось, что так говорят уже об умершем человеке. Он, слабо ворочая языком, прошептал:

– А? Папа?

– Папа, по-прежнему… Состояние стабильно тяжелое, – сказала она, повторяя интонацию врачей, и попробовала улыбнуться.

Службу вел второй священник, отец Анатолий. Он с чувством молился о здравии «раба Божия, протоиерея Александра» и призывал прихожан делать то же. После литургии, матушка Наталия поехала в больницу, младших детей родственники забрали домой, а Миша с Сергием, перекусив краюшкой хлеба, остались убирать храм и готовить его к вечерней Рождественской службе. Отдохнуть им так и не удалось.

В больнице ничего нового не сказали.

Вечером в храм собралось много народу. Все перешептывались, сообщая тем, кто еще не знал, о печальной новости. Атмосфера была подавленной, несмотря на праздник. Даже колядки, которые пели после службы и которые так любил отец Александр, звучали грустно.

После вечерней службы мама, несмотря на уговоры, поехала опять в больницу. Почему-то казалось, что именно в эту Рождественскую ночь должно произойти чудо.

С замиранием сердца она спросила дежурную медсестру:

– Ну, как там… Каминский?

В приемное отделение вошел дежурный врач.

– Про Каминского спрашивают, – кивнула на матушку медсестра.

Врач вздохнул.

– Женщина, ну что вы все ходите и ходите по десять раз на дню! Вам сегодня уже сказали, что состояние без изменений, ну и идите себе до завтра, – он взглянул на матушку и немного смягчился. – Вы поймите, чудес не бывает. Очнется, значит – очнется. Нет, значит – нет, – и, покачав головой, прибавил: – Случай тяжелый, конечно.

Детей домой из церкви привела мамина двоюродная сестра, пожилая и толстая тетя Галя. Они в молчании съели праздничную кутью и разбрелись по комнатам. Пришла мама. Обреченно сообщила:

– Без изменений.

Она прошла на кухню, кушать не стала, и они сидели там с тетей Галей и разговаривали вполголоса, как будто бы боясь идти спать.

Миша в тот день жутко устал и хотел поскорее лечь в постель. Они с Сергием прочитали вечернее правило и пошли перед сном чистить зубы. Пока Миша дожидался своей очереди, стоя под закрытой дверью на кухню, до него донеслись слова тети Гали.

– Завтра самый важный день. Я точно знаю. Если на седьмой день из комы не выйдет – ВСЕ! Шансов нет почти. Мне один доктор говорил. Седьмой день – переломный. Или – или… Так что, крепись… Крепись, горемычная, – повторила она, будто бы уже хороня папу.

У Миши комок подкатил к горлу.

«Не может быть… Как же это? Неужели папа… умрет?»

Он не стал чистить зубы.

Вернулся в комнату и, упав на колени перед иконами, зашептал:

– Господи, спаси моего папочку! Господи, пожалей нас! Пресвятая Богородица, помилуй!

Вошел Сергий. Испуганно спросил:

– Ты чего, Миша?

– Папа сегодня умереть может, – отозвался тот.

Сергий упал на колени и тоже стал молиться. Это было последнее, что заметил Миша. Больше он не слышал, не видел и не чувствовал ничего. Все его существо, все его сознание ушло в слова молитвы: «Господи, помилуй папочку». Сначала он повторял эти слова много раз подряд, потом они слились как бы в одно, а потом слова вообще пропали, и осталась одна молитва, одно возношение ума и сердца к Богу.  Без слов, без образов, без времени и пространства, с одной лишь твердой уверенностью, что БОГ СЛЫШИТ ЕГО.

*   *   *

Когда Миша пришел в себя, уже ярко светило солнце. Возле него, стоя на коленях и уткнувшись лбом в ковер, спал младший брат Сергий.  На стене тикали часы. Он подошел к окну и удивленно воскликнул:

– Мама! Ты посмотри! Какой… белый снег!

Но мамы в тот момент дома не было. Она стояла в больнице перед дежурным врачом и, не дыша, ожидала, что он скажет.

Врач был намного веселее, чем накануне.

– Очнулся попик ваш. Я же говорил, чудес не бывает. Или выйдет из комы, или нет. Вышел, вот. Можно сказать, в штатном режиме. Но-о, – он вытянул вперед руку, останавливая мамин порыв, – к нему пока нельзя.

*   *   *

Каминские немного опоздали на Рождественскую литургию, но весть, которую они принесли в храм, озарила всех такой радостью, что, казалось, весь стольный град Киев слышал, как они пели: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума. В нем бо звездам служащии, звездою учахуся. Тебе кланятися, солнцу правды. И Тебе ведети с высоты востока. Господи слава Тебе!»

В тот день Миша понял, как можно молиться всю ночь.

Продолжение следует…

Читайте также