«Пикасо́»: захват Лавры

Время действия: 1992 год

Место действия: Киев

Действующие лица: о. Александр Каминский; Миша Каминский, его сын; Георгий, друг Миши

Еще в самом начале церковных нестроений Миша спрашивал отца:

– Пап, что же это у нас происходит? Почему такая вражда вдруг? И кто прав? Кто прав, папа?

Отец Александр отвечал уклончиво. В свое время ушедший в раскол Филарет рукополагал его в священники и помогал получить регистрацию у уполномоченного по делам религий. Он привык почитать его как «господина и отца нашего». А что авторитарные методы управления, так вся страна была тогда авторитарной. Но учинять раскол… Это уж слишком.

Вечером 10 июня отец Александр вернулся домой с собрания духовенства Киевской епархии, которое состоялось в Киево-Печерской лавре. Вопрос, стоявший на этом собрании, был один: с кем мы? С епископами, со всею полнотою Русской Православной Церкви и со Вселенским Православием? Или же мы седлаем волну нового политического тренда, то есть независимости, и порываем со всем этим? В этом случае нас ждет неплохой бонус – благоволение властей, политическая и материальная поддержка. Это пряник. В первом же варианте был кнут – угроза обвинения в предательстве национальных интересов и пособничестве имперским амбициям Москвы со всеми вытекающими последствиями.

Рассуждали недолго. Каким-то невидимым, но всеми ощутимым духом все участники того собрания почувствовали: правда и истина на стороне церковной полноты – народа Божия, священства и епископата. Все прекрасно понимали, что на стороне Филарета новая украинская власть, весь государственный аппарат, политики, сильные мира сего, да и весь ход тогдашней истории, в один могучий голос заявлявшие: «Независимой державе – независимая церковь». Но если «Бог за нас, кто против нас?» Правда, некоторые пожилые священники, на своей шкуре познавшие, что значит быть в немилости у власти, вполголоса говорили: «За ним сила, вы еще не знаете, какая мощная. Филарет вас всех разбросает, как котят». Но и их вскоре захватило чувство радости стояния за правду несмотря ни на что. Расходились с собрания воодушевленные. Будь что будет! Церкви не привыкать к репрессиям и гонениям. Главное, дал бы Бог силы не смалодушничать.

– Ну, что там было, пап? Расскажи! Что решили? – домашние обступили отца Александра и засыпали его вопросами.

– Решили твердо стоять в Православии! К Филарету в раскол не уходить, что бы ни случилось.

– Ура! – закричал пятилетний Андрюша, в силу своего возраста совсем ничего не понимавший. Но перспектива «твердо стоять в Православии» радовала и его.

Миша промолчал. Имя митрополита Филарета в их доме всегда произносилось с почтением и трепетом. Он помнил, как когда-то был на литургии во Владимирском соборе и сподобился после службы предстоятельского благословения. Он помнил, с каким благоговением целовал руку, осенившую его грешную голову крестным знамением. И он не мог поверить, что этот человек теперь раскольник и враг Церкви.

– Решили поддержать Харьковский Собор, – продолжал папа, – и нового предстоятеля, митрополита Владимира.

– Папа, а он хороший? – в простоте душевной спросил Андрюша.

– Кто?

– Владимир.

– Ну, конечно, – папа взял сына на руки и поцеловал в щеку.

*   *   *

Через два дня Миша вместе с лучшим другом Георгием пошел сдавать документы в духовную семинарию. В принципе, это можно было сделать и позже, когда в школе выдадут аттестат зрелости, но можно и сейчас, а аттестат донести потом. Сдав таким образом документы, можно было пойти на какие-нибудь работы в семинарии, послушания, как это называлось. Желающих брали охотно. И Киево-Печерская лавра, и духовная семинария, которая находилась на ее территории, активно восстанавливались после эпохи запустения и остро нуждались в рабочих руках. Нужно было и убирать, и красить, и помогать строителям, и еще много чего. Кроме морального удовлетворения от участия в богоугодном деле, была и практическая выгода. Такие абитуриенты всегда находились на виду у семинарского начальства и преподавателей, и на вступительных экзаменах могли рассчитывать на их благосклонность.

Ребята, которые поступали в семинарию, были в основном приезжие, и им давали жилье в самой Лавре. Киевляне жили у себя по домам. Но Миша, в своем благородном порыве решивший стать на монашескую стезю, упросил семинарское начальство, которое к тому же тогда осталось без ректора, ушедшего в раскол, поселить и его в общежитие.

Семинарское общежитие находилось в одном из корпусов Лавры, из недавно переданных монастырю. Это было средних размеров двухэтажное здание, довольно запущенное, как и почти все, что передавалось Церкви, с протекавшей крышей и облупившейся во многих местах краской. Посередине находился вход с небольшим крыльцом, сразу за которым была лестница на второй этаж. Там находились две большие комнаты, соответственно по правую и левую стороны от лестницы, в которых жили семинаристы. До революции 1917 года такое казенное жилье называлось «бурса». Со временем бурсой стали в шутку называть и саму семинарию, а семинаристов, соответственно, «бурсаками». Две комнаты этой бурсы разделялись небольшим коридором, из которого был выход на лестницу, а также двери в туалет и душевую. Все эти помещения, от пола до уровня лица, были выкрашены унылой синей краской, давно выцветшей и облупившейся. Выше – побелка, тоже очень давняя, с живописными коричневыми разводами в тех местах, где протекала крыша. Пол был деревянный, сто раз, наверное, крашеный и сто один раз истертый ногами обитателей. В каждой комнате стояло примерно по пятнадцать-двадцать двухъярусных кроватей. Таким образом, население этой бурсы было человек семьдесят. На такое количество приходилось, извините за пикантную подробность, всего два унитаза и четыре умывальника. Из-за этого семинаристы часто бегали на улицу в общественный туалет, который был в еще более убогом состоянии.

Это было не единственное общежитие семинарии, вновь открытой в 1989 году и насчитывавшей уже четыре полных курса. Остальные были примерно такими же.

Сама семинария располагалась в отдельном корпусе неподалеку. В нижнем этаже ее находилась трапезная.

Летом большинство бурсаков разъезжалось по домам, и Миша с Георгием, водворившиеся в стенах древней обители с немногими другими абитуриентами, чувствовали себя прекрасно. Условия, конечно, спартанские, но ведь монашеская жизнь вообще суровая. Миша, в котором первоначальный пыл еще только разгорался, был готов переносить и не такие лишения. А Георгий так вообще признал их новое жилье недостаточно аскетичным.

Примерно через неделю после поселения, которая прошла в целодневных трудах по благоустройству семинарии, их ждало неожиданное испытание. Вечером 18 июня Миша возвращался из родительского дома в Лавру, нагруженный пирожками и прочими съестными припасами. Он, конечно, протестовал против такого вмешательства мамы в их с Георгием подвижническую жизнь, но она настояла на своем. От метро «Арсенальная» до Лавры – три остановки троллейбусом. Но Миша всегда ходил пешком, стараясь проговаривать в уме Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Само приближение к Лавре, этой первой великой святыне на Руси, было исполнено невыразимой радости, духовного подъема, возраставшего с каждым шагом. Но в тот день, выйдя из метро, он услышал тревожный звон большого колокола, набат, во все времена созывавший людей к храму в случае беды.

«Пожар», – подумал он и со всех ног бросился вперед.

Колокольный звон внезапно оборвался. Он заметил, как некоторые по-церковному одетые женщины также спешат в Лавру. Метров за сорок до святых врат их остановил какой-то мужчина средних лет с кожаным портфелем в руках.

– Не ходите, не ходите в Лавру! – неожиданно воскликнул он. – Там милиция монастырь захватывает, всех монахов дубинками бьют! Не ходите!

Мужчина загораживал им дорогу и убеждал не ходить.

– Я здесь живу, – бросил Миша и еще быстрее побежал к монастырю.

На ходу заметил еще нескольких мужчин, также пытавшихся препятствовать тем, кто спешил на зов набата.

Внутри Лавры милиции было действительно больше чем обычно. По виду это были просто постовые, которые дежурили там постоянно. Они стояли небольшими группками, ничего не захватывали и никого не били. Людей в Лавре было тоже многовато для вечернего времени. Уже смеркалось, и на улицах зажигались фонари. Все были в тревоге, бегали туда-сюда, что-то громко говорили.

Из того, что Мише удалось на ходу услышать, он узнал, что примерно с полчаса назад неизвестные молодые люди поперелезали через забор Нижней лавры и вломились в здание, которое занимал наместник монастыря. Было их около ста человек, они направо и налево махали цепями, кусками арматуры и действительно избивали монахов, попадавшихся им под руку. Кто-то из братии кинулся к колокольне и ударил в тот самый набат, который услыхал Миша, выйдя из метро. Услышали призывный звон и непрошеные гости. Они взобрались на колокольню, избили звонивших монахов и ножами посрезали веревки с колокольных языков.

В доме наместника захватчики вышибли двери, покрушили мебель и выгнали вон самого наместника. Как объяснил потом один из них на видеокамеру: «они пришли вернуть Киево-Печерскую лавру украинской Церкви и ее народу».

Миша заскочил в свой корпус, поставил сумки возле лестницы и помчался к дому наместника. Там толпился народ, у входа стояла группа спортивного вида парней с палками и обрезками арматуры. У одного из них были нунчаки. Из захваченного здания раздавались шум, крики, что-то там падало и разбивалось. Какой-то монах, путаясь в полах подрясника, попытался пройти в корпус наместника, но его сильно толкнули в грудь, и он упал. Уже лежащего его несколько раз ударили ногой в живот. Миша и еще какая-то женщина бросились ему на помощь. Женщину грубо оттолкнули, а его ударили кулаком по лицу и еще чем-то тяжелым по спине. Он тоже упал на землю.

Стоявшие рядом милиционеры на все это смотрели с интересом, но и пальцем не пошевелили, чтобы прекратить бесчинство. Какая-то бабуля принялась на них кричать:

– Ироды! Вы что, не видите, монахов бьют! Лавру захватывают! Что вы тут стоите?! А ну, наведите порядок немедленно! Или вы с ними заодно?!

– Мы, бабуля, ни с кем не заодно, – отвечали те. – Это ваши церковные разборки, и мы в них не вмешиваемся. И вообще мы охраняем музей, а не монастырь. Понятно?

Мишу подняли на ноги подошедшие семинаристы. Все были в растерянности. Куда бежать, что делать? Никто не знал. Уже совсем стемнело. Улицу освещали фонари и свет из окон.

Неожиданно для всех появился ОМОН. Хорошо экипированные, вооруженные резиновыми дубинками бойцы быстро направились к захваченному корпусу. Среди нападавших произошло замешательство. Многие из них стали бросать цепи и арматуру и убираться восвояси. Но некоторые попытались оказать сопротивление. Их быстро скрутили и уложили лицом в асфальт. Омоновцы прошли внутрь здания. Оттуда стали раздаваться крики и удары. Через некоторое время боевиков стали выводить на улицу, обыскивать и грузить в автобусы. Кто-то из милиционеров стал опрашивать свидетелей и составлять протоколы.

Лавра гудела до самого утра, обсуждая происшедшее и готовясь к новым провокациям. А на следующий день приехал милицейский генерал, заместитель министра внутренних дел Валентин Недригайло, который стал убеждать монахов, что вчерашние захватчики, которых, как оказалось, послал низложенный митрополит Филарет, и есть законные хозяева Лавры. Он тыкал пальцем в постановление Верховной Рады о непризнании властью Харьковского Собора и пытался доказать, что Филарет есть глава Церкви, и все здания монастыря юридически принадлежат ему.

Но в Лавре уже находились некоторые архиереи, которые дали генералу достойный отпор. Один из них, архиепископ Макарий, как оказалось впоследствии, сыграл решающую роль в освобождении Лавры. Он дозвонился до тогдашнего премьер-министра Украины Витольда Фокина и в ультимативной форме потребовал немедленно прекратить бесчинства. Опасаясь международной огласки подобных неблаговидных деяний, тот и послал ОМОН на подмогу защитникам монастыря. К слову сказать, Фокин вскоре был отправлен в отставку.

Вся эта затея с захватом Лавры в ночь с 18-го на 19-е июня была нужна, чтобы сорвать прибытие нового предстоятеля Украинской Церкви двадцатого числа. Затея с треском провалилась, и митрополит Владимир торжественно вступил в Лавру как законный и всеми признанный архипастырь.

*   *   *

Такого ликования и радости церковного народа Миша не видел еще никогда. Тысячи и тысячи людей заполонили Лавру. Они стояли у Святых врат, на площади перед Трапезным храмом, вокруг развалин Успенского собора. С колокольни раздавался радостный благовест. К небу летела многоголосая молитва: «Христос воскресе из мертвых…» Люди встречали своего архипастыря. Очень немногие из них помнили его викарным Киевским архиереем, но абсолютно все почувствовали сердцем – вот он, настоящий, благодатный предстоятель, мудрый кормчий, защитник и отец родной. Миша воочию увидел, что значит народная любовь. Он не знал, что еще десятки тысяч людей встречали Владыку на вокзале с хлебом-солью и пением пасхальных тропарей. Они еще шли пешком в Лавру, а Блаженнейший митрополит Владимир с амвона Трапезного храма говорил к пастве свое первое святительское слово.

Миша почему-то думал, что из уст Владимира он услышит сейчас слова благодарности к защитникам Лавры, отстоявшим монастырь. Ведь если бы все пошло по-другому, не стоял бы он сейчас на амвоне и не говорил бы речи к народу. У Миши ныла спина после удара, болела разбитая губа. Хотелось бы, чтоб Блаженнейший отметил их подвиг, обрушился бы с праведным гневом на раскольников, обличил бы их в святотатстве. Все эти мысли вихрем проносились в его несмышленой голове.

А услышал он другое:

– Я приїхав не за границю, я повернувся до свого дому… до рідного дому. Надія моя тільки на Бога і на вас… ваші молитви, вашу любов… Ми мусимо бути твердими і з любов’ю відноситись до всіх тих, хто не розділяє з нами то, чим ми живемо і що ми думаємо… Бо в християнстві нема місця для ворожнечі… нема місця для шовінізму національного, нема місця і для конфесіонального…

Эти слова не могли не тронуть сердце, как и то, что митрополит, который родился на Хмельнитчине, но почти всю жизнь проживший в России, обращался к украинскому народу на «чистесенькій рідній мові».

Одним из первых деяний нового Блаженнейшего было назначение нового ректора духовной семинарии.

*   *   *

Последней соломинкой для бывшего митрополита Филарета было обращение к предстоятелям других Поместных Православных Церквей. К ним были направлены жалобы на всех архиереев РПЦ, незаконно, мол, лишивших его сана и должности. Также и патриарх Алексий ІІ разослал письма с объяснением церковных дел в Украине. Ответы не заставили себя долго ждать. Все поголовно патриархи отказали Филарету в поддержке и направили приветственные послания митрополиту Владимиру.

Казалось бы: все, занавес, игра окончена. Ан нет.

25–26 июня 1992 года низложенный Филарет провел еще одно мероприятие, громко названное «всеукраинским». Это был объединительный Собор Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ) и «Украинской православной церкви». Последняя была представлена двумя бывшими архиереями канонической Церкви: самим Филаретом и епископом Почаевским Иаковом, изгнанным в свое время из Почаевской лавры, а также двумя «епископами», которых Иаков и Филарет быстренько «рукоположили», сами уже находясь в состоянии запрещения.

УАПЦ ведет свою историю с 9 ноября 1917 года, когда в Киеве 3-й Всеукраинский войсковой (войсковой!!!) съезд принял резолюцию об автокефалии Украинской православной церкви, ее независимости от государства и об украинизации богослужений. Этот раскол, возникший на волне революции 1917 года, почти сошел на нет в советское время, но возродился снова в 1989 году уже на волне перестройки и либерализации. Занимался он тем же самым, что и любой раскол в любое время: отторгал, в основном насильно, от Церкви отдельные приходы и принимал к себе священников, запрещенных за какие-либо провинности своим священноначалием. За это тогда еще законный предстоятель Украинской Церкви митрополит Филарет называл УАПЦ «канализацией, куда текут все нечистоты». И вот с этой-то «канализацией» ему и пришлось теперь объединяться.

От УАПЦ на «всеукраинском Соборе» присутствовали девять «архиереев» из одиннадцати. Правда, трое из них покинули мероприятие, увидев, что дело идет к объединению с ненавистным им Филаретом. Тем не менее «Всеукраинский православный Собор» постановил упразднить Украинскую Православную Церковь и Украинскую Автокефальную Православную Церковь и объединить их в единую Украинскую Православную Церковь – Киевский Патриархат. УПЦ КП была объявлена правопреемницей УПЦ и УАПЦ, всех их средств, имущества, включая храмы, монастыри, учебные заведения и банковские счета… Рейдерам в бизнесе такое и не снилось!

Главой УПЦ КП был объявлен девяносточетырехлетний «патриарх» УАПЦ Мстислав Скрыпник, который на тот момент проживал в США и ни сном ни духом не ведал ни про какой «Всеукраинский православный Собор». Филарет становился его заместителем, а управление новоявленной «Церковью» передавалось «Высшей церковной раде», в которую входили наравне с «духовенством» некоторые депутаты Верховной Рады Украины.

Бедный Мстислав узнал об упразднении своей Церкви лишь через несколько дней и призвал всех своих сторонников этого объединения не признавать.

Так родился Киевский патриархат.

*   *   *

А Миша с Георгием все лето проработали на благо Лавры и семинарии, успешно сдали экзамены и были зачислены на первый курс.

Продолжение следует…

Первые две книги серии «Пикасо» можно заказать по адресу [email protected]