«Пикасо́»: искушение, способное поколебать веру
Отрывки из книги Андрея Власова «Пикасо́. Часть первая: Раб». Эпизод 19.
Время действия: 1992 год
Место действия: Киев
Действующие лица: Миша Каминский, семинаристы, преподаватели.
Мишу Каминского взяли в семинарский хор. Сказать, что он был счастлив – ничего не сказать. Неужели и он будет в огромном Трапезном храме Лавры, в сонме ангельских голосов семинаристов воспевать песнь Богу! Он уже представлял себе, как слова хваления будут изливаться из его уст громким (изо всех сил, не иначе) славословием.
Когда он делился этой радостью со своими соседями по общежитию, кто-то попытался его вернуть на землю.
– Что, в хор записали? Ну, поздравляю. Попал ты. Теперь не сможешь ни на выходные, ни на каникулы домой съездить. Надо будет все время на службах быть. Представляешь, народ летом на море поедет, а ты тут в Лавре. Да и регент, мне рассказывали, парень жесткий. Чуть что, ноту не ту споешь, сразу в лоб получаешь.
Но Миша был очень далек от всех этих меркантильных рассуждений. Какие каникулы, какое море, если есть храм и ты поешь в этом храме!
Регент действительно оказался довольно оригинальным. Он был студентом четвертого курса семинарии. Звали его Станислав, или попросту, Стас. Наверное, из-за обилия букв «с» в своем имени он не выговаривал «ч» и «ш», заменяя их на «с». В лоб он никого не бил, но если кто-то ошибался в пении, мог довольно сильно толкнуть в грудь и шикнуть:
– Ты со поес?! Не можес петь – не пей!
Ещё одной коронной его фразой было:
– Кто не знает – тот отдыхает!
Именно это слышали новички хора в течение примерно двух месяцев, пока не осваивались и не начинали более-менее сносно петь. Специальных занятий с ними никто не проводил, просто ставили на спевках и церковных службах рядом с более опытными певчими и наказывали им тихонечко подпевать, глядя в ноты. Но подпевать тихонечко совсем не получалось. Как это так – тихонечко?! Мой голос должен быть слышен под самым куполом храма!!! А тут «тихонечко». К тому же поначалу всегда тянет неумение петь компенсировать громкостью. Вот и получали новобранцы от регента свой удар в грудь и «Ты со поес?!» А если дело было на службе, регент щипал камертон, подносил его к уху и говорил приглушенным голосом:
– Собрались, братия. Вступаем. Кто не знает – тот отдыхает.
Вскоре вернулся из какой-то заграничной поездки семинарский преподаватель церковного пения. Звали его Николай Борисович. Он был «пиджачником» и еще одной неординарной личностью в семинарии. Это был человек, влюбленный всею душой в церковное пение. Стоило ему задать какой-то вопрос, с этим связанный, и он мог говорить бесконечно, позабыв обо всем на свете.
Миша никак не мог понять, почему регентом семинарского хора назначили не его, а Стаса, который и выговаривает-то не все буквы. Но эта была одна из загадок семинарской жизни, на которые эта жизнь была очень щедра.
С приездом Николая Борисовича в первом классе семинарии начались обязательные для всех уроки пения. Они проходили не в семинарском корпусе, а в классе библиотеки, которая располагалась в соседнем здании. Наверное, чтобы не мешать другим учащимся. На первом уроке, после молитвы и краткого знакомства, Николай Борисович сказал:
– Сейчас, братия, мы с вами должны будем хорошенько покричать.
Все подумали, что это образное выражение. Но, оказалось, нет, самое что ни на есть буквальное.
Он сам подал пример и закричал во всю глотку:
– А-а-а-а-а-а-а!!!
Начали подхватывать. Поначалу несмело, потом все громче и громче:
– А-а-а-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а-а-а!!!
Когда все вдоволь накричались, Николай Борисович сказал:
– Вот теперь, братия, запомните, больше мы с вами так никогда кричать не будем. Пение – это не крик, а крик – это не пение. Богу нужно петь, именно петь. Ну, конечно, может быть там крик души, крик покаяния. Но я сейчас не об этом. Ангелы на небе Богу поют, а не кричат. Все у них благозвучно и по чину. Вот и нам надо так стараться. Петь Богу нужно всем своим существом, душой, сердцем. Не только устами… Нужно разуметь, прежде всего, то, ЧТО мы поем или произносим в молитве. Бездумное пение – это сотрясание воздуха. Если вы красиво поете, а умом ничего не понимаете, сердцем ничего не чувствуете, не будет вам от этого никакой пользы. Сказано в Писании: «Проклят всяк, делаяй дело Господне с пренебрежением!» Помните, братия, всегда страшные слова сии. Повторяю, пение, молитва должны исходить из ума и сердца.
Пение – это, прежде всего, молитва. И к пению применимы все поучения святых отцов о молитве. Настоятельно рекомендую вам, братия, прочитать труды святителя Игнатия Брянчанинова. Они, слава Богу, есть в нашей библиотеке. И о молитве там написано очень толково. Так вот, главное правило молитвы, которое изрек еще преподобный Иоанн Лествичник – это заключать ум в слова молитвы. Слышите?! Ум в слова молитвы. А для того, чтобы на службе ум можно было заключать в слова молитвы, на спевках нужно заключать ум в ноты. То есть учиться петь красиво и благолепно, работать над техникой пения.
Я думаю, вы все обратили внимание, что при крике звук формируется где-то там, в гортани, в связках и оттуда же вырывается наружу. Вот при пении такого быть не должно. Сказано, что «тело есть храм Духа Святаго, живущего в вас». Представьте себе, что ваше тело есть храм. Вот как в храме звук формируется внизу и восходит под самый купол, так и мы должны формировать его в диафрагме, – он положил правую руку себе на живот, – и затем поднимать его вверх, – он провел рукой по груди. – А во рту формировать, такой как бы купол, как будто купол храма, и ощущать там звук и затем через губы этот звук должен выходить наружу.
Николай Борисович подробно рассказывал про технику пения, учил разным видам дыхания, показывал, как надо и как не надо петь.
Но больше всего он уделял внимание объяснению смысла тех или иных церковных песнопений, учил удивляться и радоваться красоте мысли, выраженной в них.
Почти на каждом уроке он повторял, что Бог зрит на сердце человека и нельзя телом находиться в храме, устами петь, а умом скитаться неизвестно где. На его уроках было интересно, а порой и весело. Часто они продолжались и всю перемену, и даже немного накладывали на следующий урок.
Но не успел Миша прийти в себя от радости, что его взяли в хор, как одно сильное испытание обрушилось на него как гром среди ясного неба. В тот момент он сидел на своей кровати в общежитии, скрестив ноги по-турецки, и пытался углубиться в учебник по литургике. Вдруг его тронули за плечо. Миша вздрогнул от неожиданности и поднял голову. Возле него стоял лучший друг Георгий. Его лицо выражало такую скорбь, как будто у него разом погибли все ближние и дальние родственники.
Миша от неожиданности обомлел и даже не смог спросить, что случилось.
– На! Читай! – Георгий бросил перед ним на кровать несколько каких-то светских журналов, типа «Огонек» или что-то в этом роде. Сам сел на кровать и закрыл лицо руками.
– Георгий, в чем дело? – наконец-то смог произнести Миша.
– Ты читай, читай, – он поднялся. – Прочитаешь, потом поговорим, – и вышел из комнаты так же стремительно, как и зашел.
Миша стал читать. В журналах была серия статей под общим названием: «Подлинный лик московской патриархии». В статьях некий священник Глеб Якунин утверждал, что нынешняя Московская патриархия вовсе не является той благодатной Христовой Церковью, которую насадил на Руси святой князь Владимир. Она есть организация, созданная Сталиным в годы Великой Отечественной войны! Попутно поддавалось разгромной критике все церковное устройство, деятельность иерархов, их образ жизни, стремление к роскоши, власти и так далее.
Да-а! Было от чего прийти в ужас! Ведь если же… если же это правда, тогда вся его духовная жизнь, все церковные службы, на которых он побывал за свои семнадцать лет, все таинства… Причастие, исповедь… Семинария, хор, папа… Все оказывалось – ложью.
«Боже мой! – думал Миша, взахлеб читая принесенные Георгием журналы. – Боже мой!»
Все! Абсолютно все рушилось в одночасье! Он сидел так же по-турецки и, взъерошив волосы, читал: «В 1927 году законное центральное управление Православной Российской Церкви было прервано большевистским насилием… На место подлинной Церкви, из представителей завербованного чекистами "временного синода" митрополита Сергия (Страгородского) была образована в 1943 году Сталиным и Берией московская патриархия… В нарушение всех канонических норм, создана совершенно новая, религиозная организация тоталитарного типа, не имеющая ничего общего со вселенскими каноническими правилами православия…».
Его опять тронули за плечо.
– Миша! Давай на вечерние молитвы. Опоздаем.
Он машинально собрался, поплелся со всеми в храм, отстоял молитвы… Мысли его были далеко. А чувства еще дальше. Он чувствовал себя маленьким беспомощным мальчиком, к которому когда-то в храме подошел его неверующий сверстник и задал один маленький вопрос: «Почему ты в Церкви?». Его вера тогда поколебалась и готова была упасть. Но Бог утвердил его. Бог есть! Ни минуты с тех пор он не сомневался в этом. Бог есть, и поэтому я в Церкви. А вот теперь все получалось гораздо сложнее. Бог есть, а Церкви – нет? Где она?! Где ее искать?! Получается, что все, что было – неправда? Он чувствовал, как почва уплывает из-под ног. Церкви нет, а есть сплошное КГБ. Ведь так утверждал Глеб Якунин.
Теперь совсем по-другому выглядел и помощник инспектора, отмечавший присутствующих на молитвах и зорко следивший за благочинием в храме. Вот оно: КГБ, организация тоталитарного типа!
Продолжение следует…
Первые две книги серии «Пикасо» можно заказать по адресу [email protected]
