«Игра в кальмара»: мы уже там или еще нет?
Корейский сериал «Игра в кальмара» рассказывает о человеке с позиции эволюционной нравственной модели. Каковы ее корни и насколько она чужда христианству?
Сериал «Игра в кальмара» как-то совсем неожиданно стал одним из самых обсуждаемых событий в мире кино. Почему неожиданно? Потому что он, во-первых, не выпадает из определенного почерка (те же «Паразиты», например) азиатского кино в целом и корейского в частности. Во-вторых, обыгрывает уже избитую тему участия людей в играх маньяков (та же «Пила», «Голодные игры» или «Смертельная игра»).
Вместе с тем, авторы фильма «Игра в кальмара», сознательно или несознательно, включились в полемику о том, какова нравственная природа человека и что движет современными людьми в их понимании добра и зла, счастья и справедливости.
Нравственность: Бог или Дарвин?
Существует как минимум две точки зрения на происхождение нравственной природы человека. Согласно первой, нравственность человека была сформирована путем постепенного развития (эволюции). Сегодня нравственность человека достаточно развита, продолжает прогрессировать и может меняться в худшую сторону только в отдельных случаях, да и то в виде исключения.
Эта теория гласит, что сам по себе человек, взятый вне обстоятельств, хорош. Оставаться таким ему помогает закон и общество, неизменно стремящееся к улучшению своего нравственного состояния. В этом контексте само понимание нравственности не является стабильным и может меняться вместе с обществом. Т.е. то, что хорошо сегодня, не обязательно было таким вчера.
Согласно другой точке зрения, человек изначально создан благим и совершенным. Его нравственность – это результат не постепенного развития личности, а некий дар, подразумевающий свободу. Более того, нравственное развитие личности – это некая заданность, Источником которой есть Бог, а не сам человек.
В этом контексте нравственность невозможна без свободного выбора, осуществляемого человеком в зависимости от его взглядов на жизнь. Другими словами, быть плохими или хорошими – решать нам, и ни закон, ни общество на это решение повлиять не могут. Влияет только то, ради чего или ради кого мы живем.
Если Бога нет, то что?
В литературе, а теперь и в кино, есть несколько примеров художественного развития определенных идей. Скажем, «Фауст» Гете, по словам самого автора, «имеет много общего с экспозицией книги Иова». В свою очередь цитата из Фауста – это пролог к «Мастеру и Маргарите». Это означает, что тема, заданная библейской книгой Иова, получила свое развитие в поэме Гете и романе Булгакова.
По справедливому замечанию культуролога и литературоведа Евгения Жаринова, «именно здесь решается ключевой вопрос ХХ века – что такое добро и зло, и возможна ли диалектика между ними». Данный вопрос, но в другой перспективе, решается в нескольких произведениях, логическим завершением которых стал фильм «Игра в Кальмара». Эта «другая перспектива» не просто пытается ответить, что такое добро или зло, а занимается вопросом происхождения и этих понятий в целом, и происхождения нравственности вообще.
Первая точка зрения («человек сам по себе хорош») получила толчок с появлением теории эволюции, и оспаривал ее еще Достоевский. Он считал, что если источником нравственности можно считать самого человека, то значит, именно человек занимает место Бога, и нравственности как таковой нет вообще.
В романе «Преступление и наказание» Достоевский показал, что если человек, опираясь на свои собственные взгляды на происхождение добра и зла, принимает решение, кто достоин жизни, занимая при этом место Бога-Судьи, то неизбежно приходит к преступлению – убийству себе подобных (похожая идеология легла позже в основу фашизма).
В романе «Бесы» Феодор Михайлович пошел еще дальше и указал, что когда человек отбрасывает Бога вообще, он рано или поздно от убийства себе подобных приходит к убийству самого себя. Достоевский пришел к выводу, что нравственная природа человека вытекает из Божественного дара и без него просто исчезает. «Если Бога нет – то все позволено», – считал писатель.
С этой максимой Достоевского не соглашались сторонники «эволюционного» подхода, согласно которому Бог человеку не нужен, так как он может справиться со своими «мухами» самостоятельно. В качестве аргумента называли детей, которые, если исключить пагубное влияние взрослых, могут служить примером «чистой нравственности». Однако такую позицию в корне оспорил Уильям Голдинг в романе «Повелитель мух». Голдинг взял детей, поместил их на необитаемый остров и показал, что на самом деле представляет собой «чистая нравственность».
Так вот, «Игра в кальмара» – это логическое завершение идей Достоевского и Голдинга. Другими словами, этот фильм говорит, каким может быть общество людей, где отсутсвует христианское понятие о Боге. Месседж фильма можно было бы выразить такой фразой: «Если Бога нет, то нет и человека», а есть только стая отчаянно борющихся за выживание индивидуумов, у которых вместо имен – номера, вместо лиц – маски зверей, а вместо личностей – геометрические фигуры.
В этом обществе нет положительных героев, как и в фильме. Большинство игроков – подлецы. Богатые, так называемые «випы» – это вообще отморозки, мерзавцы, преступники и совершенно аморальные люди.
И не спешите говорить, что несколько «хороших» персонажей в фильме все-таки есть. Потому что даже старик помогает убить команду-соперника, а Али Абдул (№ 199) делает все, чтобы выиграть в шарики у Сан Ву (№ 218). Человек, лишившийся веры в Бога, превращается в животное, которое делает все, чтобы выжить. У него не просто «неправильные» нравственные ориентиры – у него вообще никакой нравственности нет.
«Игра в кальмара» – фильм о том, каким может быть общество людей, где отсутсвует христианское понятие о Боге.
В первой игре (в которой кукла фиксирует движение участников, а снайперы расстреливают их) выживают более расторопные, никто никого не предает, не становится последней сволочью и рассчитывает только на свои силы, реакцию и рефлексы. Во второй (перетягивание каната), одной физической силы уже мало. Нужна хитрость и командная сноровка. Но уже в третьей игре и этого всего не надо, а есть только животное желание выжить. И даже Чи Ен (№ 240), отдавшая свою жизнь Сэ Бек (№ 067) делает это только по той причине, что ей незачем жить вообще.
По ходу фильма (как и по ходу игр) у зрителя постепенно ослабляют порог нравственной чувствительности, заставляя его относиться к позиции игроков как к неизбежной и даже «правильной». Отсутствие морального барьера компенсируется деньгами, и чем больше их стоит на кону, тем меньше у кинозрителя чувства совершенной дикости всего происходящего. По сути, нас ставят в ситуацию, в которой волк съедает кролика не потому, что волк злой, а потому, что он голоден. У волка не может быть угрызений совести или «проклятых вопросов» о смысле жизни. Он просто хочет есть, а значит – поступает «правильно». За что же его судить?
Правда, создатели «Игры в кальмара» сами еще в волков не превратились, поэтому и избавить своих героев от угрызений совести не смогли. Однако выход из этих угрызений участники «Игры» находят разный.
Показательный момент: Сан Ву, предавший и обманувший того, кто считал его своим другом, уверен, что ничего страшного не произошло, потому что человек, обманутый им – и не друг ему вовсе, а так, знакомый. «Посмотри на номера 69. Он пришел на игру со своей женой и предал ее. Вот ему действительно тяжело», – говорит Сан Ву.
Здесь, помимо вопроса о том, что хуже (предать малознакомого человека или ближайшего родственника), поднимается еще и вопрос моральной ответственности человека, у которого нет Бога. Когда № 69 заявил, что хочет убить себя, Сан Ву попытался отговорить его. Какими аргументами он пользовался при этом? Только теми, что лежали на поверхности – если себя убить, то смерть жены потеряет смысл, потому что она умерла, чтобы 69-й, ее муж, выиграл. Кроме того, на кону стоят большие деньги, и за них нужно побороться. Достаточны ли эти аргументы, чтобы придать смысл жизни 69-му номеру? Стоит ли жить ради денег, победы или еще чего-то? Нет, конечно. Поэтому 69-й и убивает себя.
Игра в… бога?
Впрочем, себя, в той или иной степени, убивают все участники «Игры». Ведь им было дано право после первых смертей отказаться от продолжения этого безумия. Право, основанное на свободе выбора. Воспользовались ли они им? Нет. Не потому, что у них не было выбора (как заявили некоторые участники «Игры»), а потому, что человек, который живет без Бога, становится «богом» для самого себя, «богом», обладающим высшей властью – самоубийства. И в этом смысле как не вспомнить диалог атеиста Кириллова с Верховенским из «Бесов» Достоевского:
– Если нет бога, то я бог.
– Вот я никогда не мог понять у вас этого пункта: почему вы-то бог?
– Если бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие.
– Своеволие? А почему обязаны?
– Потому что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив бога и уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие, в самом полном пункте?.. Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия – это убить себя самому.
И по своей сути фильм «Игра в кальмара» не столько о «теориях заговора» или «социальной справедливости», сколько о самоубийстве, к которому неизбежно придет человек и общество, потерявшие веру в Бога.
Скажете, что в «Игре» есть один, который наоборот, под давлением обстоятельств, обрел веру (№ 244)? Но, разве можно назвать верующим того, кто ведет себя как подлец, а веру в своего «бога» использует только для того, чтобы выжить? Вряд ли.
И в этом смысле, мы не можем не согласиться с епископом Саввой, который в своем Telegram-канале написал: «все эти тонны кинопленки (или уже терабайты) современных фильмов – это настоящая контркультура или антикультура. Чтобы хотя бы самим сохраниться и сохранить чистоту своей души от всего этого, нам как глоток свежего воздуха нужна своя альтернативная христианская культура. Христианское общество не спустится к нам по указу президента, министра или губернатора. Нужно самим на базе общин и епархий формировать свою аутентичную среду и удаляться от современной пагубной антикультуры. Иначе мир поглотит нас и будем мы христиане без соли или, вернее, уже даже не христиане».
