Отец Иосиф: «Одна у меня была мечта – побывать там, где народ страдает»
Эта история об удивительном человеке глубокой живой православной веры, пастыре Церкви Христовой, узнике совести, пережившем страшные сталинские лагеря смерти и показавшем настоящий пример веры и любви Христовой. Этот рассказ в большей части записан со слов батюшки как воспоминая о всем, что пришлось пережить.
що Ти не знаєш мене»
Такую надпись прочтет каждый боголюбивый паломник, который обратит свое внимание на два больших дубовых креста, находящихся с левой стороны величественного кафедрального Вознесенского собора в г. Изюме Харьковской области Изюмской епархии. Вместе со своей благоверной супругой – матушкой Анной там почивает приснопоминаемый митрофорный протоиерей Иосиф Николаевич Романчак.
Матушка – исповедница и мученица, так как вместе со своей келейницей была злодейски убиенна за веру Христову через полгода после смерти дражайшего супруга.
Преставился к любимому Господу отец Иосиф 14 сентября 2008 года в наступление церковного нового года. Это настоящий новый год, которого нет у светского общества. У людей же церковных – это действительно новая жизнь: благодарение за прожитый год и те милости, которые Господь излил на каждого из нас, умилительная просьба о прощении за годичные грехи и просьба благословения Подателя жизни на еще один год. Кончина отца Иосифа была благодарением за дар жизни, её многие годы, за дар свободы и служения Богу в сане священника.
Но начнем, как водится, с дня рождения.
Родился будущий пастырь Церкви Христовой 9 июня 1926 года в с. Безко на Львовщине, теперь территория Польши. Еще со времен Богдана Хмельницкого эта территория именовалась Украиной. Проживало на ней в разные времена больше половины миллиона украинцев. Обстановка в крае была всегда весьма сложной. Вместе с украинцами там жило много поляков. По этой причине в селе было два храма – православный храм и католический костел.
В большинстве своем поляки враждебно относились к украинскому населению. С высоты сегодняшних отношений между Украиной и Польшей трудно представить реальную ситуацию того времени. Тогда, в начале XX века, картина была совсем иной. Большие православные праздники поляки чтили и в эти дни не работали, православных же при этом искренне презирали, называя их свиньями, кабанами, русняками.
Национальную одежду украинцам надевать запрещалось, особенно традиционные вышитые сорочки. Их ненависть была столь свирепа, что они вырезали вышивки вместе с кожей. После войны еще хуже стало: они сжигали украинские села вместе с людьми. Ночью наши люди вынуждены были ставить охрану, иначе спать не могли, боялись.
Прекратилось все только с организованным переселением при упорядочении, выравнивании границы, в результате которого родное батюшкино село Безко Санокского повита осталось в Польше. Все материальное было брошено при переезде и осталось чужим людям. С собой же было увезено самое главное, самый богатейший скарб – вера Христова православная, возросшая и укрепившаяся во много раз.
С этого момента, начинаются воспоминания отца Иосифа, составленные моим отцом протоиереем Николаем Сакидоном в книге «Жизнь и труды протоиерея Иосифа Романчака».
* * *
Верю я в Бога, – говорит отец Иосиф, – с самых ранних детских лет. Мама моя Пелагия была глубоко верующим человеком, очень строгая, и когда я приходил в церковь, становился возле дверей на колени, и, сложив ладони конвертом, простаивал так всю литургию, подражая своей родительнице. Всю Литургию на коленях. Как ребенок играл с детьми, сверстниками, но все мои мысли и чувства были только о храме и богослужении, и я им старался говорить только об этом.
Подрос, стал ходить в школу. На уроках истории слушал рассказы о том, как в СССР верующих людей ссылают на Колыму, на крайний север и там они страдают, и умирают за веру Христову. Уже тогда в моем сердце зародилось желание увидеть тот север, тех людей, которые страдают за свою веру. Пас я коров и все смотрел на север. Одна у меня была мечта, одно желание – побывать там, где этот народ страдает и гибнет.
В те годы было замучено и вывезено в концентрационные лагеря и ссылки до 18 миллионов человек верующих христиан, интеллигенции, духовенства, монашествующих и множество других категорий людей.
В 1945 году по окончании войны нас вывезли из родных мест в Дрогобычскую область. Там я закончил двухгодичные курсы техников-строителей, и по их окончании работал по специальности при райисполкоме. Однажды ко мне пришли два человека из КГБ, попросили выйти из кабинета и следовать за ними. В одной из комнат надо мной произвели обыск, и хотя ничего не нашли – тут же арестовали. Прилепили мне ни мало ни много – 54 статью, потом 58 – измена Родине. Как изменника Родины меня должны были везти на Новую Землю.
В те годы было замучено и вывезено в концентрационные лагеря и ссылки до 18 миллионов человек верующих христиан, интеллигенции, духовенства, монашествующих и множество других категорий людей. То были времена страшные. Везли нас всю дорогу с «комфортом» в город Тайшет на лесоповал. Но пробыли мы там всего неделю, а дальше этапом на 501-ю сталинскую стройку. До 1946 года в этом районе вечной мерзлоты еще не ступала нога человеческая. Сначала нас везли через город Печору и Абис, потом долго шли пешком. Шли больше месяца. На себе вынуждены были нести тяжелые палатки.
Впереди двигались танки со снятыми башнями, расчищали нам дорогу, а за ними мы.
Места эти более, чем труднопроходимые. Впереди двигались танки со снятыми башнями, расчищали нам дорогу, а за ними мы. По приказу Сталина там строились системы лагерей, и подводилась к ним железная дорога. На горах постоянно лежит снег, и кругом вечная мерзлота. Абсолютно никаких условий для жизни. На 501-й стройке не было никаких растений, кроме карликовой березы, которую мы в палатках клали на мерзлую землю и спали на ее ветках одетыми.
Полгода мы вообще не раздевались, не умывались. Просто не было воды. Морозы давили ниже 42 градусов, а мы должны быть на работе. Если мороз был немного ниже нормы, то уже на работу мы не выходили, но нам день этот засчитывался в стаж срока. В эти дни мы раздевались на таком морозе, вытряхивали сорочки от вшей и ждали, когда они погибнут из другой одежды, потому что вся одежда кишела вшами. По возможности вшей сбрасывали в костер. Все тело от них было в струпьях.
Кормили нас падалью, дохлыми лошадьми, кишевшими червями. Хлеб давали мерзлый ячменный. Ячмень был не просеян, с половой и ячменными колючками. Делалось это специально. Оправиться от такой пищи стоило страшных мук, ведь весь кишечник кровоточил. Но кушать что-то нужно было. Мерзлый хлеб распиливали пилами. Его кушали с кровью, ибо от страшной цинги выпадали зубы, текла кровь.
На 501-й стройке все же у меня была легкая работа: отметчик грузовых машин, которые возили щебень с карьера на железнодорожное полотно. Я хорошо знал, что человек не в силах в страшных условиях выполнить непосильную норму. Голодные, замерзшие – как они могли? И я не мог им не помочь. Я стал приписывать им выработку, чтобы они получали паек того хлеба хотя бы в 700 грамм. Это помогло как-то спасти их от голодной смерти. Но однажды лагерное начальство обнаружило разницу в учете и хотело судить меня за приписку. Бог меня помиловал, и нашелся добрый человек, который перевел меня в другой концлагерь.
Доброта его меня спасла, ведь страшно даже подумать, что бы могло быть. Дело само собой прекратилось. Уже позже, на Колыме, меня увидел один из тех узников, указал на меня рукой и сказал: «Вот кто нас спас тогда от голода».
А меня оттуда вывезли на Колыму, а с бухты Ванина в Магадан и затем нас отправили в поселок Мяунжа за 700 км от Магадана. Что пришлось пережить – трудно и вспоминать. Но сколько бы я не был в лагерях – никогда не роптал, не допытывался, кто для меня это сделал. Я всегда твердо знал, что никогда никому не сделал никакого зла, ни у кого ничего не отнял, не украл, а потому знал и верил, что если со мной случилась эта беда, значит такова воля Божия, значит так мне нужно.
В детстве мне хотелось увидеть те страдания, ту сторону, и Господь исполнил желание моего сердца. Я все увидел и услышал, и на себе самом испытал. Да, было очень тяжело, но я всегда верил, что с Божией помощью смогу перенести все беды. Это великий дар – вера в Бога. Без нее трудно было бы выжить в лагерях и тюрьмах, да и после окончания срока.
Я всегда дружил со священниками, диаконами, вместе с ними молился. Пели мы молебны Божией Матери и в рабочие дни, и в воскресные. Пели, конечно, тихо и всегда и везде старались быть с молитвой. С молитвой не расставались, даже засыпая под одеялом. Верили в свое освобождение сильно. Много моих тамошних знакомых думали, что я священник. Я никак не мог их разубедить в том, что я таковым не являюсь. Но никто мне не верил. Большинство думали, что я скрываюсь, боюсь признаться в этом.
Здесь нужно вспомнить, что были нередкими случаи отчаяния и потери веры вообще. И даже старые протоиереи падали духом, и когда я говорил им: «Отцы, вам же надо нас поддерживать, а вы сами духом падаете». Они отвечали: «Сынок, ты же не знаешь куда нас привезли? На верную смерть». А я все же верил, что все переживу и перетерплю, а назад домой самолетом полечу. Так потом и случилось: из Колымы в Хабаровск летел самолетом.
В детстве мне хотелось увидеть те страдания, ту сторону, и Господь исполнил желание моего сердца.
В Хабаровске из-за очень тяжелых климатических условий один день приравнивали к трем. И если не нарушался режим и дисциплина, то срок сокращался. По этой причине вместо данных мне 10 лет я «отсидел» 7. Но после освобождения еще направили в ссылку в Нексикан. Там я уже работал заместителем директора средней школы по хозяйственной части. В этом городе я познакомился с будущей матушкой Анной. Она работала в детских яслях, тоже отбыв срок. Ее арестовали в 17 лет и дали 10 лет каторги.
Матушке досталось еще больше, ибо женщине выдерживать такие условия было намного труднее, чем мужчине. Женщин помещали вместе с уголовниками и конченными элементами. Садизм не имел никакого предела. К тому же женские бараки помещали возле мужских. Какой был разврат и содомия, без содрогания слышать невозможно. Матушка много рассказывала об этом ужасе, слушать это непосильно даже самому твердому человеку. Чтобы хоть как-то защититься приходилось объединятся группами и так ходить.
В Нексикане мы и поженились. Мне было 30 лет, а матушке 28. Освободились мы в 1954 году, а в 1959 году нам дали разрешение на выезд всей семьи, и мы выбрали город Купянск. Возвращаться в родные края нам было запрещено навсегда. Господь исполнил сразу два моих прошения. Первое – я не только увидел, как страдают за веру православные люди, но и сам пострадал жесточайшим образом. Второе – я домой полетел самолетом, да еще с семьей и маленькой дочуркой Ирой.
Преследования и в дальнейшем не покидали меня и мою семью, но это было уже не так страшно и не так ужасно, как на Колыме.
Гнали, преследовали, презирали, а мне от этого было радостно, мирно и спокойно на душе. Я радовался, что меня гонят за веру в Бога.
С 1959 по 1971 год до принятия сана священника нас страшно преследовали за веру. Особенно детей и главным образом сына Игоря (сейчас диакон Игорь служит в Свято-Ильинском храме пгт. Близнецы – авт.). Дети учились хорошо, и это немного спасало. Но Игорь отказался от вступления в комсомол, и за это его сильно терроризировали: принуждали, угрожали, чем только не запугивали. Меня лично вызывали на производстве, хотели отобрать даже детей.
Гнали, преследовали, презирали, а мне от этого было радостно, мирно и спокойно на душе. Я радовался, что меня гонят за веру в Бога. Я продолжал честно трудиться, ходить в церковь, воспитывал детей. Без Церкви своей жизни я не мыслил.
И однажды, когда я в алтаре готовился к чтению апостола, туда вошел протоиерей отец Петр Лапоногов, бывший тогда благочинным по Купянскому району. Послушал он мое чтение, а я подошел к нему под благословение. Тогда он мне и говорит:
– Вам, дорогой мой, нужно быть священником.
– Это невозможно, — отвечаю я ему, – мне уже 44 года.
– Вот и хорошо, я таких ищу.
Я тогда так испугался, что не мог даже говорить, и не мог поверить, что это в принципе возможно и может осуществиться надо мной. Душа заметалась, внутри все замерло. А между тем отец благочинный протоиерей Петр Лапоногов поехал в Харьков и доложил Владыке Никодиму, что нашел человека достойного на кандидатуру ставленника (священника).
4 июля в Благовещенском кафедральном соборе отец Иосиф был рукоположен в диакона и уже всего лишь через три дня, в праздник Рождества Иоанна Крестителя, в сан священника. Трудно, дорогие братья и сестры, передать, что испытывал на душе отец Иосиф, принимая церковное посвящение. Ведь оно было на фоне тех страшных и смертельных мук, которые он пережил на каторге. После издевательств над его личностью и над его верой это было действительно восхождение не только на земной Фавор, но и на самые мысленные небеса без всякого преувеличения.
В сане священника отце Иосиф прослужил 37 лет, из них 25 лет в Изюме у Песчанской чудотворной иконы Божией Матери. Он открывал и восстанавливал из развалин десятки храмов по Харьковской области, а также написал акафист Песчанской иконе Божией Матери, которую так горячо любил. За это Царица Небесная послала ему особую силу молитвы, батюшка мог пробудить даже в незнакомом человеке чувство покаяния.
Отец Иосиф был патриотом Украины, не националистом, а именно патриотом, отдавая всего себя для духовного возрождения своей страны. Он любил всех паломников вне зависимости от региона, откуда они приехали и языка, на каком они разговаривают. Он никогда не агитировал за автокефалию или службу на украинском языке, это ему было чуждо и, если бы он был жив, то сейчас наверняка поддержал бы каноническую Церковь, которая дала ему духовную жизнь как христианину и пастырю. Он бы стал на защиту веры, которая была для него светильником во мраке страшных испытаний.
Следует особо отметить, что у батюшки была удивительная способность прощать, он не держал зла на своих обидчиков, а молился за них и по-настоящему исполнил слова Христа: «люби́те врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас» (Лк. 6:27).
Те напасти и издевательства, которые сейчас переживают православные христиане особенно в западных областях нашей Украины по сути лишь слабые отголоски того, что пришлось пережить поколению нашего любимого батюшки в ХХ веке.
Сейчас почву нашей веры испытывают на прочность, за 2000 лет существования Церкви Христовой ничего не изменилось и у диавола есть только два оружия против Церкви: физическое истребление и раскол, и настоящий христианин должен быть готов к ним. Мы должны быть сейчас более мужественными в своей вере, взирая на пример старшего поколения, на пример отца Иосифа, передавать живую веру своим детям, чтобы они в свое время, во время жатвы, были готовы к гонениям на Церковь и исповеданию Христа.
Спаситель на горе блаженств говорил, что «всякое дерево познаётся по плоду своему» (Лк. 6:44), древо веры и благочестия батюшки было наполнено любовь к Богу и ближнему и оно дало достойный плод: по молитвам отца Иосифа в его семье уже 5 священнослужителей и огромное количество духовных чад, которые являются ревностными христианами и по сей день.
А какой плод приносим мы?
По материалам книги «Жизнь и труды протоиерея Иосифа Романчака» / сост. Николай Сакидон. – Харьков, 2016. – 192 с.: цв. ил.
