«Пикасо́»: потеря друга и преодоление искушения
Отрывки из книги Андрея Власова «Пикасо́. Часть первая: Раб». Эпизод 20.
Время действия: 1992 год
Место действия: Киев
Действующие лица: Миша Каминский, семинаристы, преподаватели.
Для Миши с Георгием настали дни скорби и мучительного поиска ответа на вопрос. Да, собственно, и сам вопрос они-то и сформулировать не могли. Просто, оказывается, что Церковь, в которой они жили и без которой не могли себе эту жизнь представить, оказалась не Церковью. Ведь Глеб Якунин так логично и доходчиво все объяснил.
Все опротивело: службы, занятия в семинарии, хор, молитвы, послушания. В голове вертелось одно: «организация тоталитарного типа». Все проявления семинарской, да и вообще всей церковной дисциплины, казалось им, подтверждали это. Миша, выросший в священнической семье, все-таки сомневался: «А, может, он и неправ, этот Глеб Якунин?»
Но, Георгий принял все за чистую монету с такой же уверенностью, с какой он несколькими годами ранее пришел к вере в Бога. На предложения Миши подойти к кому-нибудь из преподавателей и попробовать разобраться, он отвечал:
– Да ты что, брат?! К кому подходить? Они же все одним миром мазаны! Что, думаешь, они тебе скажут правду? Скажут: да, действительно, мы не Церковь, а это все так, для зарабатывания денег? Не будь наивным, брат.
Миша был сильно подавлен, чтобы возражать, но как-то не верилось, что все вокруг руководствуются лишь жаждой денег и власти. Вот отец Лавр, например. Да, отец Лавр. Вот к кому надо пойти!
Ничего не сказав Георгию, Миша отправился на поиски отца Лавра. Но, оказалось, что Лавр сейчас не в Лавре. Опять поехал куда-то подлечиваться, когда будет, неизвестно. Миша огорчился, но уже вступив на стезю поисков, решил с нее не сворачивать и поговорить с кем-то еще. Пошел к отцу Виктору. Подумалось: «Он же ведь сектовед. Про организации тоталитарного типа, наверное, все знает».
Отец Виктор, выслушав сбивчивый вопрос Миши и мельком пролистав журналы, махнул рукой:
– А! Этот Глеб Якунин. Его же в священнослужении запретили. Он на Патриархию обиделся, вот и пишет гадости всякие. Не обращай внимания! – он опять махнул рукой и убежал следить за тем, как там идут ПХД, парко-хозяйственные дела.
Миша немного ободрился, но этот ответ его, конечно, не удовлетворил. Георгий, услышав про разговор с отцом Виктором, чуть ногами не затопал:
– Ты что, Михаил? Совсем спятил? Нашел кого спрашивать. Он же инспектор! Все! Теперь ты у него на крючке, в списке неблагонадежных. Он теперь за тобой следить будет, и вылетишь ты из семинарии только так. Вот увидишь.
– А что же делать?
– Не знаю, брат.
Но «что делать», Георгий вскоре для себя решил.
Как раз в ту пору из семинарии произошел исход довольно большого количества учащихся. Человек двадцать пять семинаристов, учившихся на разных курсах, которые были родом из Львовской области, объявили о своем переходе в «духовную семинарию» Киевского патриархата. Эта «семинария» была создана на скорую руку бывшим ректором настоящей семинарии, бывшим архимандритом Даниилом (Чокалюком), ушедшим в филаретовский раскол. Для ее нужд власти выделили помещение под красивейшей Андреевской церковью на Подоле в Киеве.
Исход спровоцировало то, что епископ Львовский Андрей (Горак), тот самый, который не участвовал в Харьковском архиерейском соборе, сославшись на болезнь, наконец-то определился. Он также ушел в раскол, как и многие из духовенства его епархии. Получалось так, что выходцам из Львовской области по окончании семинарии просто некуда было возвращаться. Большинство приходов оказывалось в расколе. Для них наступил момент истины: сохранить свое единство с каноничной, благодатной Церковью и претерпевать при этом житейские невзгоды, или же вернуться домой, в свою епархию, на вакантные «священнические» места, «служить», зарабатывать себе на хлеб насущный, но уже в расколе. Кстати, то, что это был именно раскол, все понимали прекрасно. Но убаюкивали себя мыслями, что это все скоро закончится, что рано или поздно нас или признает Константинопольский Патриархат, или же мы опять как-то там соединимся и все будем опять едиными и благодатными.
С ними беседовали и ректор, и преподаватели, пытались объяснить, уговорить остаться, но все было тщетно. Они как загипнотизированные бубнили один аргумент:
– А куда мы вернемся?
Жаль. Почти все они были хорошими ребятами, многие из них уходили со слезами. Но все же уходили…
И вот Георгий, пламенный Георгий, который готов был жизнь свою положить за стояние в истине, ушел вместе с ними. Пробовал утащить с собой и Мишу:
– Идём, брат. Здесь нельзя оставаться. Ты же читал. Сплошное КГБ, стяжательство и властолюбие. Никакой духовности и благодати. А там… Там мы начнем новую жизнь, там не будет всего этого болота… Столько грязи накопилось… Там будет благодать, чистота и духовность! Надо, надо, брат, решиться. Пойдем!
Но вся абсурдность этих заявлений была очевидна даже первокурснику Мише:
– Георгий, ты что?! Объясни мне, пожалуйста… Как, каким образом, если допустить, что мы, Московский патриархат, не являемся благодатной церковью. То как от нас, безблагодатных, может отколоться какая-то группа и стать вдруг благодатной. Ну, подумай сам!
Но Георгий ничего не хотел думать.
Через несколько дней Мише удалось поехать домой и даже остаться ночевать. До глубокой ночи они проговорили с папой обо всех этих скорбных делах. Журналы со статьями Глеба Якунина Георгий у Миши забрал, так что пришлось папе пересказывать все по памяти. Папа внимательно слушал, не перебивал, а потом спросил:
– И что же ты сам обо всем этом думаешь?
– Не знаю, пап, – Миша опустил голову. – Отец Виктор говорит, что это от обиды, что его в священнослужении запретили. Но, пап, неужели это все правда?
Вместо ответа отец Александр подошёл к комоду и достал из ящика какое-то письмо.
– Это письмо мне написал мой семинарский духовник, игумен Варнава, лет шесть тому назад. Когда я жил в Троице-Сергиевой лавре, учился в семинарии и академии, я у него исповедовался, часто с ним беседовал и вообще относился как к духовному отцу. Я тебе о нем когда-то рассказывал. Помнишь? Упокой Господи его праведную душу, – папа благоговейно перекрестился. – Он прошел войну, тюрьмы и лагеря, был в ссылке, но никогда ни на что не жаловался, – отец Александр раскрыл конверт. – Мы с ним переписывались изредка. Все письмо я тебе читать не буду. Только то, что касается вопроса, где есть истинная Церковь.
Письмо было написано на обычных тетрадных листах в клеточку. Почерк был корявый и местами неразборчивый. Видно, что писал человек с плохим зрением. От письма исходил тонкий запах старины, монашеской кельи и умиротворения.
Папа начал читать: «…понемногу у нас в Троице-Сергиевой лавре стали поговаривать о праздновании тысячелетия Крещения Руси. Еще несколько лет до этого, дай Бог дожить, но готовиться надо уже сейчас. Да, Сашенька, великий это праздник. Сошел Господь своей милостью к нам неразумным и благоволил просветить светом Истины. Некогда не народ, а ныне народ Божий. Некогда не помилованные, а ныне помилованы. Почитать надо зело и князя Владимира святого, и Михаила святителя, и всех людей, через которых Господь веру правую на Руси насадил. Напиши мне, как там у вас в Киеве, матери городов русских? Готовятся ли к сему празднованию, али как? Поговаривают, что властители наши хотят Церкви благодеяния учинить: храмы какие вернуть, монастыри какие открыть… Дай-то Бог. Поговаривают также, что в государстве нашем нестроения начинаются и брожение умов. Перестройка какая-то, гласность. Говорят, что уже в газетах стали писать то, чего раньше стыдились. Ты молодой, больше меня про сие знаешь. Да чует мое сердце, не к добру это. Ты же ничем не смущайся. Живи по Божьи и полагайся на Его святую волю. Не ропщи, аще и надо будет претерпеть что. Силы духовные черпай в Церкви святой, ибо она одна преподает благодать Духа. Так благоволил Господь наш, чтобы верный служитель Его пребывал бы неизменно в Его Церкви. Не может рождение приносить плод, аще не пребудет на лозе. Так и люди, отметающие Церковь Христову, самого Христа отметаются. Чует сердце мое, появятся наглые ругатели, которые будут пользоваться свободой говорить, что вздумается, и возведут на Церковь клевету, и обругают Ее, и отторгнут от Нее неразумных и нестойких в вере. Ты же не смущайся сим. По плодам их узнаете их. Говорю так, ибо и ко мне начали приходить нынче студенты из академии и спрашивать о смутных временах, о патриархе Сергии, о том, правильно ли он поступил, признав советскую власть и согласившись выполнять ее указания. Некоторые искренно спрашивают, хотят разобраться, а есть такие, что и порицают. Вот что я тебе скажу, Сашенька. Епископ дотоле стоит в благодати, доколе он не впал в ересь и не стал увлекать в нее паству свою. Если же есть у него какие грехи, то ему судья Бог и собор епископов. Нам же от него отлагаться не должно и судить его, нас грешных, Бог не поставил. Что же до Святейшего Патриарха, то время то было воистину лютое. Скорби вовне, скорби внутри, скорби от лжебратий. Помню, ибо уже в зрелых летах был, что много смущения принесла его Декларация. И ругали его, и называли отступником, и отлагались от него. Он же говорил, что без этого, Декларации то есть, Церкви на Руси пришел бы конец. Да и апостол пишет, чтобы молились за власть предержащих и оказывали бы им должное повиновение.
Каюсь, Сашенька, прав ли был тогда Сергий или нет, не знаю до сих пор. Ибо гонения после Декларации не закончились, а порой и усилились. Одно знаю твердо, совершенно не правы те, кои порвали с ним общение и покинули Церковь страждущую. А где они? Где те, кто ушел в катакомбы? Где те, кто желал не замараться согласием со властями и ушел в раскол? Комара отцедили, а верблюда проглотили. Ведь грех ереси и раскола есть грех страшный, ибо не одного раскольника в погибель ввергает, но и тех, кто идет за ним. А ведь идут часто по незнанию. А где они теперь? Нету их, Сашенька. А Церковь на Руси стоит и стоять будет во веки веков. Аминь. Помню, возлюбленный, как духовник мой, отец Герасим, после Декларации сорок литургий служил и вопрошал Господа, как поступить. Да все сорок дней постился строго и по ночам Псалтирь читал. Молился, да просил у Бога вразумления. А после вышел на амвон и сказал нам, прихожанам: не будем смущаться, братия и сестры, Церковь страждет и мы постраждем! От архипастырей же наших, никакоже да уклонимся. Да поможет им Бог и подаст разумение. А сам стоит такой светлый-светлый. Так-то, Сашенька. А нынче хотят без молитвы, без подвига, без трудов во всем разобраться. Вычитать все из книжек, да из журналов, да из разных слухов.
А когда я после войны в обитель нашу святую поступил, много видел святых исповедников, которые из тюрем да из ссылок возвращались. Это были святые мужи, древним отцам подобные, коих вера испытана быша, возсияла паче солнца. Было их множество, Сашенька. Были из них и прозорливцы, и молитвенники великие, и ни один из них не дерзал хулить ни Сергия, ни Алексия, ни другого кого из архипастырей наших. Во смирении проходили они жизнь монашескую и спасение свое соделовали. Так-то милый. И ты сему учись и подражай.
Поклон матушке твоей и чадам. Молись за них и не ослабевай.
Писал ты, что старший твой, Миша имеет усердие к служению пономарскому. Это хорошо весьма, только наставляй его, чтобы частым вхождением в алтарь Божий не потерял бы он благоговения к святому месту сему. Ибо грех сей легко в душу заходит, что отчасти и у нас в обители наблюдаю.
Да поможет тебе Бог благоугождати Ему. Меня же прости и за грешную душу мою помолись».
Папа благоговейно поцеловал письмо и сложил его обратно в конверт. Некоторое время они молчали, потом папа принес епитрахиль, поручи и подрясник. Облачился и они тихо, чтобы не разбудить остальных, отслужили панихиду по игумену Варнаве. Папа рассказал немного о нем и о некоторых других исповедниках, которых ему довелось видеть в Троице-Сергиевой лавре. Сильно опечалило его известие о том, что Георгий ушел в раскол.
– Горячий он слишком. Враг этим и пользуется.
– Пап, а может с ним поговорить как-то?
Отец Александр покачал головой.
– Говорить можно с тем, кто хочет слушать, а так можно его только озлобить еще больше. Молиться за него надо. Что тут скажешь?
Ещё через несколько дней Миша на выходе из Дальних пещер встретил отца Лавра. Смущение, посеянное в душе Глебом Якуниным, он уже преодолел и даже удивлялся, как мог так легко всему поверить. Но поговорить об этом с отцом Лавром все же хотелось.
– Благословите, отче, – Миша поклонился и сложил руки для благословения.
– Бог благословит.
– Отец Лавр, а вы можете со мною немного поговорить?
Вместо ответа отец Лавр указал ему на скамейку. Подошли. Сели. Миша вкратце рассказал про историю с журналами и про уход Георгия.
– Ты считаешь, что статьи эти неправильные, но хочешь, чтобы я тебя в этом еще больше убедил. Так? – спросил отец Лавр.
Миша кивнул.
– Я читал их. Там очень много клеветы. Не знаю, умышленно или по незнанию она приводится. Факты, которые действительно были, ужасно искажаются и толкуются совсем неверно. Ну, вот, например, то, что Сталин в сорок третьем году вызвал в Кремль митрополитов Сергия, Алексия и Николая, позволил провести Поместный собор и избрать патриарха – это трактуется как то, что он учредил заново Церковь. Это же абсурд. Многие Вселенские соборы собирались императорами, но это же не означает, что императоры учреждали Церковь. Вот Якунин утверждает, что Церковь была благодатной до двадцать седьмого года. А куда она после делась? Пусть покажет. А то, что мы пережили очень страшный период и что ни епископ, ни иерей не могли и шагу ступить без ведома уполномоченного по делам религий, так это не повод, чтобы обливать Церковь грязью. Мне как-то один старый батюшка рассказывал, что после войны бывали случаи, что идейных комсомольцев, атеистов посылали служить священниками. Ну, как бы по заданию партии, чтобы изнутри за народом присматривать. Так вот, эти люди или становились верующими или очень плохо заканчивали. Нельзя предстоять перед престолом Божиим с нечистым сердцем. Ты же помнишь, как Иуда закончил?
Миша кивнул.
– А этот несчастный священник, который написал статьи, ведь он же подобен Хаму, открывшему наготу отца своего. Да и не просто открывшему, а еще и во многом оклеветавшему. Да приведет его Господь к покаянию, – отец Лавр перекрестился. – Сказано: «по плодам их узнаете их». А какой плод от статей его получился? Георгий ушел в раскол, ты вот заколебался. Змий когда-то говорил Еве: «А подлинно ли сказал Бог?» Вот и вы услышали: «А подлинно ли Церковь ваша истинная?» Я вот, на следующем занятии нашем собираюсь рассказать вам подробно о грехопадении Адама. Это знать очень полезно.
Отец Лавр поднялся со скамейки. Встал и Миша.
– Разобраться во всем этом не грешно, даже полезно для укрепления веры. Я когда-то сам сидел в библиотеке и изучал документы того периода. Хотел понять, кто больше прав: мы или Зарубежная Церковь.
– И кто же прав? – спросил Миша.
– Думаю, что мы, – отец Лавр слегка улыбнулся. – Но, полагаю, скоро Господь нас опять соединит вместе. А за друга своего молись.
– А как?
– Читай сорок раз: «Господи Иисусе Христе, спаси, помилуй и вразуми раба Твоего Георгия».
– И все? Только сорок раз? А можно больше?
Миша согласен был читать сто акафистов в день и делать тысячу поклонов, лишь бы Георгий одумался. Но отец Лавр сказал:
– Нет. Только сорок. Но читай постоянно, каждый день без упущения.
– Благословите, батюшка.
– Бог благословит.
Продолжение следует…
Первые две книги серии «Пикасо» можно заказать по адресу [email protected]
Андрей Власов
