Что такое подлинное творчество и чем оно отличается от искусства
23 ноября 1974 года умер русский философ, богослов, критик и композитор Владимир Ильин, человек крайне разносторонний, и глубоко верующий.
Мы конечно же не станем затрагивать музыкальную часть его деятельности, а обратим внимание на некоторые интересные мысли, содержащиеся в его богословско-философском наследии.
Затронуть хотелось бы тему творчества. Все дело в том, что сегодня понятие «творчества» сильно сузилось и, как правило, употребляется в отношении, скажем так, деятелей искусства. Даже в среде верующих, если мы и говорим о творчестве, то, скорее всего, подразумеваем некую внебогослужебную инициативу христиан, реализуемую в виде организации хоров, возможно церковной живописи, поэзии и т.п. Но и здесь мы не выходим за рамки понятия искусства, а только лишь наполняем его христианским содержанием.
Поэтому за разрешением указанного затруднения давайте обратимся к идеям Владимира Ильина. Интересно, что свое рассуждение о творчестве он начинает с понятия веры, а точнее с двух определений имеющих отношение к вере.
Первое, на что обращает внимание философ, это знаменитые слова апостола Иакова: «Вера без дел мертва» (Иак.2,20). Для Ильина за понятием «дел» стоит творческая активность человека.
Второе место – это слова блаж. Феодорита Кирского: «Вера есть уповаемых извещение», – написанные им в качестве толкования на апостольское определение веры: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр.11,1).
Поясним немного выражение блаж. Феодорита. Здесь он хочет сказать, что вера сообщает верующему то, чего еще нет и чему лишь надлежит случиться, а также говорит о том, что человек не может постигнуть своим эмпирическим опытом. Получается, что оба выражения находятся в определенном противоречии друг с другом. С одной стороны вера требует конкретных видимых дел, а с другой – верности невидимому Богу, а также идее эсхатологической или сотериологической перспективы.
Добродетель не является целью жизни христиан и даже инструментом достижения цели. Она – следствие движения к главной цели – Богу.
Пытаясь разрешить эту антиномию, Владимир Ильин пишет, что вера выражается в делах, т.е. в видимом творчестве, а само же творчество – это выражение некоего умного, внутренне-созерцательного мира: «Истинная вера не может не быть верой в Творца, и vice verso (наоборот) подлинное творчество не может не быть реализацией веры в Творца. То есть вера в Творца необходимо приводит к творчеству верующими тех или иных ценностей; эти ценности имеют онтологический корень, т. е. обретают свое начало в Творце».
В приведенной цитате Ильин подчеркивает важнейшую особенность христианства – добродетель (т.е. творчество) не является целью жизни христиан и даже инструментом достижения цели. Она – следствие движения к главной цели – Богу. Об этом писал еще преподобный Иоанн Дамаскин, указывая, что добродетель всегда занимает некое внешнее отношение к внутреннему миру человека, т.е. является внешним выражением его внутреннего состояния.
Если изнутри человек исполнен близости к Богу, исполнен добра, то это находит прямое выражение в его внешней деятельности. Получается, что вера в Творца приводит к творчеству добрых дел, а сами эти добрые дела имеют свою основу опять же в Творце.
Владимир Ильин хочет сказать, что в церковной жизни понятия добрых дел и талантов были сужены к каким-то уставным практикам в связи с определенными деформациями в духовной жизни. Эти деформации проявились, например, в том, что смирение стало пониматься в однобоком смысле, как борьба с половым влечением и голодом, а также необходимостью постоянного чувствования себя уничиженным перед «пасущим авторитетом».
Если изнутри человек исполнен близости к Богу, исполнен добра, то это находит прямое выражение в его внешней деятельности.
Критикуя такое ограниченное понимание духовности Ильин пишет: «Неудивительно, что при наличности такой “философии” возникли и свили себе прочное гнездо такие настроения, которые не могли терпеть, снести подлинный творческий дар, например, поэтически-музыкальный дар преп. св. Иоанна Дамаскина и Романа Сладкопевца, богословско-метафизический дар св. Максима Исповедника и проч. Те таланты, которыми были наделены эти светильники Церкви, те дела, в которых воплотилась их вера, не были для, так сказать, охранителей ни талантами, ни делами».
Творчество (а не искусство) в уже обозначенном смысле есть как раз один из тех образов (необходимо реализуемых в перспективе стяжения подобия), которые Господь заложил в человека. Здесь нужно сделать еще одно небольшое уточнение. Ильин использует терминологию ирландского богослова IX века Эриугены, который различает природу несотворенную и творящую, а также сотворенную и творящую. Первая – это Бог-Творец, а вторая, соответственно, человек. На основании этого можно вывести фундаментальное различие между «творением», приличествующим Богу, и «творчеством», относящимся к человеку.
Получается, что творение – это исключительно действие Бога, это «явление материи и энергии в нулевом состоянии – это есть пассивное возникновение тварного первобытия; активность ("свобода") здесь может принадлежать только Богу. Это есть творение в собственном абсолютном смысле, абсолютное чудо». Что же касается подлинного творчества, то оно возникает уже внутри сотворенного бытия, однако здесь всегда должно иметь место соработничество человека и Творца: «Здесь возможно самое разнообразное переплетение тварных и божественных энергий, в их бесконечном, неучитываемом разнообразии и сочетании объяснимого, полуобъяснимого и вовсе необъяснимого».
Благодаря тому, что человек является носителем образа Божьего, он сочетает в себе сотворенную данность с несотворенными возможностями. Творчество внутренним созерцательным оком открывает несказанное богатство, заложенное в глубинах человеческого духа. «Но на путях осуществления (“реализации”) этого внутреннего сокровища, – пишет Владимир Ильин, – на путях “овладения наследием” совершаются катастрофы, “падения”, когда Божественный свет “идеала Мадонны” превращается в адское, колдовское, темное пламя “идеала Содомского”».
Благодаря тому, что человек является носителем образа Божьего, он сочетает в себе сотворенную данность с несотворенными возможностями.
Человеческое творчество неизбежно сталкивается с соблазнами и профанациями. Человек сам открывает «двери» суете и рабскому буйству в сокровищнице своего сердца. Из-за этого, говорит Ильин, мы наблюдаем угасание, упразднение подлинного творчества и замены его деловым расчетом и выгодой: «И в науке, и в искусстве, даже в богословии “делячество” решительно преобладает над всеми другими мотивами человеческой активности. “Делец” и “строитель” оттесняют гения и творца, которым ныне нет места “под солнцем неправды”».
Человеку невозможно избежать креста творчества и подвига, только всегда остается открытым вопрос о том, каким будет этот крест. Благословенным ли и ведущим к открытым вратам Небесного Иерусалима или же проклятым игом, ведущим к пропасти, к вратам ада.
Возвращаясь к теме деформаций в духовной жизни, нужно сказать, что со времен воплощения и вочеловечения Второго Лица Святой Троицы, человек обрел возможность гармоничного сочетания смирения и дерзновения. Если Сын Божий для ветхозаветного человека был «бесконечной далью», то сегодня для христиан Он стал субъектом творчества.
«Я сораспялся Христу, – пишет апостол Павел, – и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал. 2,19-20).
Человеку невозможно избежать креста творчества и подвига, только всегда остается открытым вопрос о том, каким будет этот крест.
Завершая свое повествование о творчестве, Владимир Ильин говорит об условиях совершения этого самого творчества: «В Херувимской песни, которой предшествуют два таинственные призывания премудрости, мы опытно познаем, что есть условие подлинного творчества, когда “отлагается житейское попечение" и “силы небесные с нами невидимо служат”. Без отложения житейского попечения и разделения нет ни службы Божией (“культа”), ни творчества (“культуры”), вырастающей из культа, ибо нет соборного бытия личности в ее целостном всеедином стоянии у Страшного Престола Господа Славы. “Престол Господень” страшен своей несказанной софийной Красотой, лучи Которой осиявают подлинное тварное бытие, являясь “живым алтарем мирозданья”, и стимулируют подлинное творчество. Красота, являющая себя в творческом совершенстве, в Божием “добро зело” и в артистическом шедевре, есть единственная тема творчества».
Приведенные слова, может, и покажутся немного сложными, но давайте хорошенько вдумаемся в них, дабы и бытовая, и семейная, и профессиональная, и литургическая жизнь у нас, христиан, была наполнена подлинным творчеством.
